Клаус Дж. Джоул - Выходные с пьяным лепреконом, или Как найти свою радость?

Сейчас Роберта занимается всем тем, в чем, по ее прежнему мнению, у нее не было ни капли таланта. Это стало возможным благодаря пониманию и принятию своего способа самовыражения в каждом виде творчества. Точно так же и с пением — ее естественный голос подобен пению ангела, но когда она подражает другим, вы слышите стон умирающего кита.

— Именно так! — согласился лепрекон. — Вот что останавливает людей в поиске радости — они боятся, что их способ самовыражения не будет принят, а возможно, у них даже и ничего не получится — и это ведет лишь к сумятице. Помнишь парня, которому говорили, что ему никогда не стать комедийным актером, пока не вылечится от заикания?

— Конечно, — ответил я со смехом, — если бы не его заикание, то не быть бы ему таким смешным артистом! Это придает колорит всему, что он произносит.

— Ага, значит, ты понял… — прокомментировал он.

— Нет, не понял, — возразил я.

— Как ты там говорил? А, вот оно: если чувствуешь раздражение, значит, внутри засела какая-то проблема. Чтобы ее разрешить — сначала надо найти и опознать.

Я поджег следующую сигарету, потому что от общения с ним разболелась голова.

— Создание книг приносит тебе столько радости, что ты просто купаешься в ней. Ты пишешь в своем уникальном стиле, но тебя раздражает неумение писать грамотно. Однако это можно просто сравнить с заиканием. Это характерная особенность твоего уникального стиля! Дойдет ли когда-нибудь это до тебя сквозь толстые черепные кости? — воскликнул он.

Было похоже, что его зацепило за живое. А терпением лепреконы, видать, не отличаются. Перед тем, как ответить, я на секунду задумался: «Умеют ли лепреконы плавать?»

— Да, согласен. Порой и мне кажется, что создание книг — самое радостное занятие. Но почему-то оно сильно утомляет. Порой после десятка минут над книгой приходится восстанавливаться дня два. Что подтверждает тот факт, что это не мое призвание — иначе я бы ощущал прилив радости и энергии, от чего хотел бы делать это снова и снова, — отвечал я.

— Пробовал ли ты разбираться в том, почему не нравится писать книги? — спросил он.

— Да, мне тесно в узких рамках, принятых в издательском бизнесе. Все должно быть подогнано под шаблон. Нельзя начинать предложение с союзов «а» и «и» и т. п. Какая разница — если написанное имеет своего читателя? Даже если текст интересен одному лишь автору — что с того? В любом случае нужно позволить тексту оставаться в том виде, в котором он появляется. Вы же не исправляете «ошибки» в картинах Ван Гога — к чему же тогда делать то же с авторскими текстами? Это такая же форма самовыражения, как и рисование, а потому имеет право на то, чтобы остаться в первозданном виде. Вот что лишает меня радости! Вот от чего я разражаюсь каждый раз, когда сажусь писать!

— Ну и почему же так происходит? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду? О чем ты спрашиваешь? — Я весь дрожал от возмущения.

— Кто не дает тебе творить так, как ты сам хочешь?

— Ну, можно начать с того, что ни один журнал и ни один издатель не возьмут такого текста, — ответил я.

— Это не совсем так. У тебя есть издатель, принимающий произведение в том виде, в котором ты его приносишь. Правда, ты сам платишь за издание, ну и что из того? Также у тебя есть читатели, которым нравятся твои тексты, — потому никто тебя не останавливает. А кроме того, существует еще и веб-страничка. В общем, ты свободен писать по-своему. Ведь так? — спросил он.

— Вроде бы да.

— К тому же ты уже создал книгу в своем стиле, и этот опыт оказался успешным, правда?

— Ну да. Только я никогда не глядел на ситуацию с этой точки зрения, — ответил я и замолк, чтобы обдумать услышанное, а также проверить, не подхватило ли нас главное течение.

Похоже, я попал в ловушку и не замечал, что уже давно справился с этой проблемой. И, действительно, писать было очень легко, когда я делал это в собственном стиле. В общем, тут ты меня поймал! — сказал я.

— Разве не ты сам только что рассказал, что секрет следования за тем, что радостно и интересно, заключается в том, чтобы позволить себе заниматься чем-то — естественным для тебя образом? В том, чтобы доверять своей форме самовыражения и принимать ее?

— А как появилось мое абсолютное неумение грамотно писать? — поинтересовался я. — Неужели я сам так запланировал до того, как начать эту свою жизнь, чтобы придать колорит своим текстам?

— Типа того, — ответил лепрекон. — Ты задумал, чтобы это случилось, когда ты был школьником, по многим причинам. Твой стиль письма сформирован многими обстоятельствами, и именно такого результата ты добивался. Все жизненные испытания — некоторые из них тяжелые и болезненные — позволили тебе приобрести желанный жизненный опыт. Точно так же у альпинистов, мастерство которых формируется под воздействием трудностей и испытаний. Другими словами, твоя жизнь, идеи, мысли, испытания и все остальное становятся живой формой искусства. Ты — произведение искусства в такой же степени, как и все остальные. Все мы — живое искусство. Но особенно это проявляется в следовании за тем, что нам радостно.

— Прекрасное уточнение, — заметил я, — здорово подмечено!

Похоже, я не разрешал себе быть тем, кто я есть, и заниматься тем, что приносит радость. Если я и делал что-то увлекательное и радостное, то одновременно сопротивлялся этому, подавлял себя — и теперь понимаю, насколько это опустошало. Борьба происходила здесь, — я указал на сердце, — а не снаружи. Не важно, нравится ли хоть кому-то, что я пишу, — важно лишь оставаться верным себе.

— Именно так. Видишь, как просто? — согласился лепрекон. Мы замолчали, глядя на окружающую нас красоту.

Я бы не смог глядеть

В завтра

Без веры в то, что

Возможно даже

Самое невероятное?

Глава двенадцатая

— По-моему, самая трудная задача — это одновременно зарабатывать на жизнь и заниматься тем, что мне радостно, — сказал я, нарушив молчание.

— Это так, — ответил он. — Но известно ли тебе, что если делать то, что приносит радость, — не смотря на то, куда это ведет, и как меняется со временем, — то детали утрясутся сами по себе?

— Не могу не согласиться с этим. Каким бы радостным для себя делом я ни занялся, всегда в конце получал финансовую выгоду.

— Что ж, приятель, мне пора идти. Но прежде хочу сообщить тебе нечто, о чем бы ты мог написать, если бы захотел.

— И что же ты расскажешь? — спросил я, прекрасно улавливая намек, что пришло время написать следующую книгу.

— Знаешь, мы живем в большом и сложном мире, но разобраться в нем не так сложно, если следовать за тем, что приносит радость, — ответил он.

Приведу пример. Человек добывает нефть и преобразовывает ее в энергию. Некоторые формы этого преобразования хороши, другие не очень, но все же это лучше, чем вообще не добывать нефть. Нефть — это яд для земли, и ее необходимо было добыть и преобразовать в энергию, что вы, люди, и делаете. Некоторые говорят, что лучше было оставить нефть в земле, но это не так — в долговременной перспективе ее надо извлечь даже из битумных песков. Помни, что мир стар, а время относительно, и кажущееся разрушительным на коротком отрезке может быть очень позитивным и созидательным в большем масштабе. К тому же существуют другие, менее деструктивные способы преобразования нефти в энергию, и в свое время о них узнают.