Чогъям Трунгпа - Медитация в действии

Есть одна тибетская история. Как-то раз собрались солдаты — сто один солдат! Случилось, что один из них был сыном главнокомандующего; и он был еще совсем молод. Отец сказал ему: "Ты что-то опаздываешь. Все уже оседлали лошадей; почему же ты медлишь?". Тот отвечал: "Ну, если сто человек могут так быстро оседлать своих сто лошадей, один человек не заставит себя ждать". Но, конечно, все они оседлали лошадей одновременно, так что он остался позади. Так, если мы ждем, когда изменится внешняя обстановка, все дело оказывается перевернутым с ног на голову; со всех сторон мы испытываем толчки и терпим поражение; это подобно хождению по льду. Конечно, иногда нам удается изменить обстановку и отношения с некоторыми людьми. Может быть, при этом окажется необходимой целая серия болезненных шагов: придется кому-то жаловаться, кому-то обстоятельно объяснять, что нас беспокоит то-то и то-то, что-то для нас неприемлемо и т. д. Но к тому времени, когда мы пройдем через этот довольно долгий процесс, окажется, что сама цель, которой мы старались добиться, т. е. мир и спокойствие, давно уже исчезла, и мы ничего не добились. Все дело превращается в постоянную бесплодную деятельность. Поэтому терпение — это способ показать пример мира. Если нам хочется создать где-то спокойную обстановку и атмосферу мира, тогда нам нужно развить терпение — не просто переносить боль, но видеть смешную сторону ситуации, где мы обнаруживаем у себя раздражение. И если мы способны видеть этот особый аспект, иронический (а также интересный!) аспект ситуации, — тогда вся ситуация как-то более не будет вызывать раздражение, не будет вторгаться в принадлежащее нам безмолвие. Если мы способны принять ее спокойно, без напряжения, это будет уже первым шагом к созданию мирного климата, атмосферы спокойствия, а тогда, может быть, кто-то почувствует эту атмосферу даже без всяких слов.

Итак, терпение представляет собой ключ к развитию открытого центра; это — закладывание прочной основы для практики медитации. Более того, оно весьма важно, когда мы имеем дело с жизнью, с людьми; оно важно для жизни в том мире, в котором вам приходится жить. Для большинства людей терпение имеет довольно трудный смысл и представляется им почти пуританским качеством, холодным и наивным, которое говорит непонятным для нас языком: просто жизнь болезненна, а мы переносим ее с фальшивой улыбкой. Но это совсем не терпение, потому что если мы не подготовлены к тому, чтобы стать едиными с ситуацией и видеть ее забавный аспект, — тогда в один прекрасный день эта пуританская выносливость непременно разлетится вдребезги, непременно взорвется; и тогда вообще не останется места для терпения.

Медитация — обширный предмет; на протяжении веков развилось много ее систем и вариаций среди разных религиозных традиций. Но, вообще говоря, по своему основному характеру медитация принимает одну из двух форм. Первая является отпрыском учений, занятых раскрытием природы существования; а вторая касается общения со вселенской, внешней концепцией Бога. В каждом случае медитация является единственным способом осуществить учение на практике.

Там, где налицо концепция "внешнего" высшего Существа, там налицо также и внутренняя личность, называемая "я". В таком случае практика медитации становится способом развития общения с внешним Существом. Это значит, что мы чувствуем себя низшими и стараемся соприкоснуться с чем-то более высоким, с чем-то великим. Эта медитация основана на поклонении. В основе своей она является внутренней, интровертной практикой; она хорошо известна в индийских учениях, где упор делается на вхождение во внутреннее состояние самадхи, в глубины сердца. Сходную технику мы находим в практике учений православного христианства, где используется так называемая "сердечная молитва" и главной целью является сосредоточенность на сердце. Это средство представляет собой отождествление себя и с некоторым внешним Существом, для чего необходимо самоочищение. Основное верование здесь заключается в том, что мы отдельны от Бога, однако между этими двумя явлениями все еще остается связь: мы все-таки являемся частью Божества. Иногда при этом возникает путаница, и для того, чтобы выяснить положение, приходится вести внутреннюю работу, повышать качество индивидуальности и доводить ее до уровня высшего сознания. Этот подход к делу использует эмоции и девоционные практические приемы, имеющие целью соприкосновение с Богом, божествами или каким-нибудь особым святым. Девоциониые приемы могут также включать в себя повторение мантр.

Другая принципиальная форма медитации почти полностью противоположна такому подходу, хотя в конце концов может привести к тем же результатам. Здесь не существует веры в высшее и низшее, нет идеи разных уровней или состояния недоразвитости. Практикующий не чувствует себя низшим существом; и то, чего он стремится добиться, не есть нечто более высокое, нежели он сам. Поэтому практика такой медитации не требует внутренней сосредоточенности на сердце; при ней вообще нет централизующего понятия; даже к таким приемам, как сосредоточение на чакре или психических центрах тела, здесь относятся по-иному. Хотя в некоторых учениях буддизма упоминаются понятия чакра, указываются связанные с ними приемы, последние не строятся на развитии внутреннего центра. Таким образом основная форма этого вида медитации занята старанием увидеть то, что есть. Существует множество вариантов этой формы медитации, но все они обычно основаны на различных технических приемах самораскрытия. Поэтому достижения медитации этого типа не являются результатом долговременной, трудной практики, при помощи которой мы перестраиваем себя в "высшее" состояние; не требует она и вхождения в особого рода внутреннее состояние транса. Это нечто такое, что можно скорее назвать "рабочей", или экстравертной медитацией, где, подобно двум крыльям птицы, должны сочетаться искусные средства и мудрость. Здесь не поднимается вопрос о том, чтобы удаляться от мира. Фактически без внешнего мира, без мира видимых феноменов практика медитации была бы почти невозможной, ибо индивид и внешний мир нераздельны; они просто сосуществуют друг с другом. Поэтому идея о попытках общения с каким-то высшим Существом, о попытках стать единым с ним даже не возникает.

В практике медитации подобного рода очень важную роль играет понятие настоящего момента. Фактически оно представляет собой самую сущность этой медитации. Все, что мы делаем, все, что стараемся практиковать, не имеет особой цели, такой как достижение некоторого, более высокого состояния, следование какой-то теории или идеалу; это просто старание увидеть то, что существует здесь и сейчас. Нам нужно стать способными осознавать настоящий момент при помощи таких средств, как сосредоточенность на дыхании; эта практика получила развитие в буддийской традиции; она основана на знании данного момента, ибо каждое дыхание единственно в своем роде: оно является выражением "теперь", текущего мгновения. Каждое дыхание отдельно от следующего; оно целиком видно и ощутимо — не в видимой форме, не как лишь вспомогательное средство для сосредоточения; но с ним нужно обращаться с надлежащей полнотой, самым серьезным образом. К примеру, очень голодный человек во время еды даже не сознает, что ест какую-то пищу: он настолько поглощен едой, что полностью отождествил себя с тем, что делает, стал почти единым со вкусом пищи, с наслаждением, которое она ему доставляет. Так и с дыханием: вся идея здесь в том, чтобы испытать его и увидеть в это самое мгновение. Таким образом, в подобном случае вообще не возникает понятие о том, что мы становимся чем-то высшим; и различные мнения по данному вопросу не имеют большого значения. В некотором смысле, мнения создают возможность уйти от действительности, создают особого рода леность, неотчетливость зрения. Ясность сознания затемнена ранее построенными понятиями, и мы стараемся положить на готовые полочки все, что видим; мы каким-то образом стремимся привести все видимое в соответствие с нашей предвзятостью, с нашими идеями. Таким образом концепции и теории — в этом отношении также и теология — могут стать препятствиями. Поэтому кто-нибудь спросит: а есть ли смысл в том, чтобы изучать буддийскую философию? Поскольку там существуют писания и тексты и, разумеется, существует некоторая философия, как верование, не будет ли и это всего лишь концепцией? Все здесь зависит от данного индивида, но и по существу дело обстоит иначе. Ибо с самого начала мы стараемся выйти за пределы концепций, мы стараемся, пожалуй, весьма критическим образом, выяснить то, что есть. Нам нужно развивать критический ум, как стимул для понимания. В начале это может стать причиной, чтобы отвергнуть сказанное учителями, написанное в книгах; но затем мы постепенно начинаем чувствовать и находить нечто самостоятельно; это и есть так называемая встреча воображаемого и реальности, где ощущение определенных слов и концепций встречается с интуитивным знанием, может быть, несколько неясным и неточным образом. Можно испытывать неуверенность по поводу правильности того, что мы изучаем; но общее чувство здесь таково, что мы вот-вот должны открыть нечто. По-настоящему мы не можем начинать с состояния совершенства; а с чего-то начинать надо. И если мы культивируем разумное, интуитивное прозрение, тогда понемногу, ступень за ступенью, развивается подлинное интуитивное чувство, а воображаемый или галлюцинаторный элемент мало-помалу проясняется и в конце концов отмирает. Наконец это неясное чувство раскрытия становится очень отчетливым, так что не остается почти никаких сомнений. Даже на этой стадии может случиться так, что мы не будем в состоянии словесно объяснить свое открытие или в точности записать его на бумаге; фактически, если бы мы попытались сделать это, мы ограничили бы объем подлинного переживания, что было бы даже опасным. Тем не менее, по мере роста и развития этого чувства мы наконец достигаем непосредственного знания, а не приобретаем что-то отдельное от себя. Как в приведенной выше аналогии, вы становитесь единым с предметом. Этого можно достичь только благодаря практике медитации. Поэтому медитация — это в большой степени дело упражнений, она представляет собой рабочую практику. Здесь нет речи о том, чтобы входить в некоторую внутреннюю глубину; имеет место расширение и распространение вовне.