Артур Форд - Жизнь после смерти в изложении Джерома Эллисона

Всё это в конце концов приводит нас к понятию степени «чистоты» или «качества» работы того или иного медиума; высокий процент признанных безусловно подтверждёнными сообщений от ушедших из земной жизни людей и принимается как свидетельство «чистоты», или «высокого качества». В случае же с миссис Пайпер такой опытный исследователь, как профессор Хайслоп, после длительной работы пришёл к выводу, что любое иное допущение, кроме признания того, что он действительно разговаривал через неё со своими умершими родственниками, «повлекло бы за собой слишком длинную цепь невероятностей».

Дюкасс говорит также, что тщательное изучение записей в некоторых случаях позволяет считать гипотезу о персонификации, то есть искусном разыгрывании во время сеанса ушедшего из земной жизни человека в его характерных проявлениях, неправдоподобной и невероятной. «Некоторые из самых способных и хорошо подготовленных исследователей, — сказал Дюкасс, — подходили к этим явлениям с полнейшим изначальным скептицизмом и изучали их многие годы в острейшем критическом духе, но в конечном счёте приходили к заключению, что по крайней мере в ряде случаев лишь гипотеза продолжения жизни после смерти остаётся приемлемой».

Профессор Хайслоп считал, что основным мотивом, заставляющим учёных колебаться и воздерживаться от принятия гипотезы продолжения жизни за смертью, является боязнь этого признания. На деле не существует никаких трудностей теоретического порядка, для того чтобы можно было принять и признать жизнь после смерти. Однако это потребовало бы от науки всё начать сызнова. «Величайшие последствия философского, морального, религиозного и политического плана, с которыми столкнётся человеческое общество при условии признания научными доказательств, свидетельствующих о будущей жизни в потустороннем мире, требуют, чтобы мы не обманулись в столь важном вопросе, как этот».

Распространённое мнение о том, что жизнь после смерти невозможна, поддерживается только упрямой приверженностью к «определённой метафизической предпосылке, весьма спорной, в силу которой эта проблема считается автоматически решённой».

Дюкасс подводит итог: « Можно утверждать, что сознательная жизнь личности продолжается в некоей форме и после смерти. Это предположение можно считать действительно установленным как с естественнонаучной, так и с философской точки зрения. Существуют полученные опытным путём свидетельства о том, что индивидуальный разум переживает смерть и в некоторых случаях способен общаться с живущими на земле».

Ещё один вопрос, который часто задаётся: «Значит ли что-нибудь молитва здесь и в жизни после смерти?»

Одним из наиболее одарённых медиумов в конце XIX столетия был английский священник У. Стейнтон Моузес, у которого был приход на острове Мэн. Моузес стал медиумом с того дня, когда его друг, врач, попросил его «заглянуть в спиритизм». Моузес начал посещать сеансы, будучи тогда убеждён, что всё это не что иное, как трюкачество и шарлатанство, а кончил тем, что развил в себе способности одного из самых могущественных медиумов своего времени. Голоса его бесплотных собеседников из мира иного были слышны сами по себе. Моузес был способен произвести эффект левитации: он мог свободно парить в воздухе и делать это с предметами. Предметы с помощью телекинеза переносились им через закрытые двери из помещения в помещение, и демонстрировалось «непосредственное» автоматическое письмо, без участия кого-либо из живущих людей.

Моузес более всего известен как автор религиозных и наставительных книг, написанных им «автоматически». Его «корреспондентами» была группа, состоящая из двадцати двух ушедших из телесного мира индивидов, которую направлял некто, подписывавшийся «Повелитель». Благодаря полученным от них советам и наставлениям Моузес отошёл от ортодоксальных религиозных взглядов, усвоенных им, когда он готовился стать священником, и принял «потусторонние» концепции, пришедшие к нему через автоматическое письмо. Приводимое ниже рассуждение касается эффективности молитвы. Соглашаясь с тем, что молитва необходима для сбережения души и духовного роста, его «корреспонденты» толковали действие молитвы не так, как мы обычно себе представляем.

«Вы молились бы больше, если бы знали, какое огромное духовное благословение приносит молитва. Ваши учёные мудрецы много рассуждали о ценности молитвы, а сами блуждали в лабиринте мнений, словно в тумане, не зная ничего о сути того, о чём говорят. Они не знают — да и откуда им знать? — об ангелах-вестниках, витающих рядом и готовых прийти на помощь гласу души, взывающей к своему Богу… Часто именно невысказанная просьба, не получившая своего удовлетворения, и становится высшим благословением молящейся душе. Сам крик томящейся под бременем души, брошенный в пустоту, крик горькой печали — это непознанное облегчение… Если будет много раз дароваться исполнение мольбы, это может причинить тяжкий вред. Человек может просить о чём-то разумно, вздорно, глупо, и его мольба остаётся неисполненной, но он смог приблизиться душой к общению с высшим разумом, который ждёт возможности сближения и может придать человеку силы и утешение в его нужде. Было бы хорошо, если бы человек боролся за то, чтобы жить этой жизнью молитвы — не нездоровой жизнью благочестия, которой ложно присвоили это название и которая заключается в пренебрежении человеческим долгом и в растрате драгоценных часов жизни-испытания на зловредное самокопание, на культивирование нездорового самоанализа, на вымученную и неистинную молитву. Молитва, чтобы быть настоящей, истинной, должна быть криком сердца — быть непроизвольной и импульсивной, обращённой к дружественной силе, витающей возле тебя. Представление о молитве как о просьбе, доходящей до слуха Господа, который склонен изменять неизменяемые законы в ответ на капризные пожелания человека, во многом дискредитировало само понятие молитвы. Молитва — непроизвольный крик души к своему Богу, — направленная через друзей, которые, она это знает, рядом и готовы подхватить невысказанную мольбу, чтобы донести её до той силы, которая откликается, — это всё не предмет какого-то формального приготовления. Молитва не состоит ни в чём внешне показном. Это не обязательно что-то произнесённое и высказанное ещё меньше в какой-то условной форме, связанное стереотипными словами и выражениями. Настоящая молитва — это голос души, готовой к общению с духом».

Всегда ли переход через внезапную и насильственную смерть более труден, чем после мирной кончины?

Необычно яркое описание перехода через насильственную смерть было получено в 1917 году медиумом, владевшим способностью автоматического письма и подписывавшимся буквами ВТП; корреспондент из потустороннего мира называл себя Томасом Даудингом. Вот оно: «Физическая смерть ничто. Её действительно не надо бояться. Некоторые из моих друзей горевали обо мне, когда я ушёл «на тот свет». Они считали, что я умер на самом деле. А вот что на самом деле случилось. Я прекрасно помню, как всё произошло. Я ждал в изгибе окопа, когда придёт моё время заступать на пост. Был прекрасный вечер, у меня не было никакого предчувствия опасности, но вдруг я услышал вой снаряда. Где-то позади раздался взрыв. Я невольно присел на корточки, но было поздно. Что-то меня ударило так тяжело, тяжело и сильно — в затылок. Я упал и, пока падал, не заметив даже на время никакой потери сознания, очутился снаружи самого себя! Вы видите, как просто я это рассказываю, чтобы вы лучше всё поняли. Вы сами узнаете, как мало значит эта смерть… Через пять секунд я стоял рядом со своим телом и помогал двум моим товарищам нести его по траншее в перевязочную. Они думали, что я просто без сознания, но жив. Я не знал, навсегда или на какое-то время я выскочил из своего тела из-за контузии от взрыва снаряда. Вы видите, как мало значит смерть, даже насильственная смерть на войне!.. Моим товарищам не нужно бояться смерти. Некоторые её боятся — конечно, за этим стоит страх перед тем, что ты можешь быть уничтожен, что ты исчезнешь. Я тоже боялся этого, многие солдаты боятся смерти, но у них редко бывает время об этом раздумывать… Моё тело положили на носилки. Мне всё хотелось узнать, когда же я снова окажусь внутри него. Вы видите, я был так мало «мёртв», что воображал, будто я всё ещё живой… Я начал новую главу в своей жизни. Я расскажу, что я чувствовал. Это было похоже на то, как будто я долго и тяжело бежал, пока не взмок, не потерял дыхания и не сбросил с себя одежду. Этой одеждой было моё тело; казалось, если бы я его не сбросил, я бы задохнулся… Моё тело доставили сначала в перевязочную, а оттуда — в морг. Я простоял возле него целую ночь, но ни о чём не думал, просто смотрел… Мне всё ещё казалось, что я пробужусь в своём собственном теле. Потом я потерял сознание и крепко уснул. Когда я проснулся, то увидел, что тело моё исчезло. Как я его искал!.. Но вскоре я перестал искать. Тогда пришло потрясение! Оно навалилось на меня внезапно, без предупреждения: я был убит немецким снарядом, я мёртв!.. Что это такое — быть мёртвым? Я просто чувствовал себя свободно и легко. Моё существо, казалось, расширилось… Я, наверное, и сейчас нахожусь в каком-то теле, но я мало что могу рассказать вам о нём. Оно меня не интересует. Оно удобно, не болит, не устаёт. Кажется, что по форме оно напоминает моё прежнее тело. Есть здесь какая-то тонкая разница, но я не смогу это проанализировать… Я почувствовал себя очень одиноким. Я сознавал, что рядом со мной никого нет. Я не был в материальном мире, но я и не мог быть уверенным, что вообще нахожусь где-нибудь, в каком-нибудь месте! Кажется, я уснул во второй раз… и, наконец, проснулся. Груз упал с меня. Мне кажется, что сейчас я в полном порядке и уже могу владеть моими новыми способностями. Я могу думать, двигаться, я чувствую… Теперь я уже не один. Я уже встретился со своим родным братом, который здесь уже три года и теперь пришёл встречать меня. Уильям сказал, что долго не мог до меня добраться. Он хотел быть со мной в нужное время, чтобы уберечь меня от первого потрясения, но ему это не удалось. Он работает с теми, кто только что сюда прибывает, и у него большой опыт».