Михаил Бубличенко - Советский оккультизм. Тайны НКВД и КГБ

Телевизоров при Сталине еще не было — но были газеты, причем члены партии в официальном порядке выписывали каждый год газету «Правда» и журнал «Коммунист», комсомольцы же — «Комсомольскую правду» в комплекте с местными изданиями типа «Комсомольца Дона», например.

Даже пионеры должны были регулярно читать «Пионерскую правду». Так было и в 50-х, и в 60-х, и даже в 70-х годах прошлого века.

Преемники Сталина, как уже упоминалось, прекрасно усвоили и взяли на вооружение его методы, невзирая ни на какие «разоблачения культа».

А при Сталине главную, пожалуй, роль играло радио. Только это были отнюдь не современные радиоприемники, на которых можно легко переключать каналы и слушать ту программу, которую захочется — хоть из-за рубежа. О, в то время о таком и подумать-то считалось великой крамолой. Да что там — тогда вообще все радиоприемники были на строгом учете. И, разумеется, все зарубежные радиостанции усердно глушились, а слушание «вражеской пропаганды» вело проторенным путем прямо в «органы». То бишь НКВД, ГПУ и иже с ними.

Но в каждой квартире при этом висел репродуктор (его в народе называли «тарелка»), который с утра до вечера вещал. День неизменно начинался с гимна Советского Союза, а далее следовала весьма даже разнообразная программа: классическая музыка, художественное чтение, эстрадные песни, научно-популярные передачи, радио-спектакли, спортивные репортажи с футбольных и прочих матчей, а также очерки о Героях Труда.

И нужно признать, что во всем этом было немало интересного, познавательного, расширяющего культурный кругозор. Однако все это было подано под вполне определенным углом. Красной нитью проходили через все постоянные напоминания о «враждебном» капиталистическом окружении, о вдохновенном труде на благо Родины, о советском патриотизме, — и, само собой разумеется, — о великой роли партии и лично товарища Сталина в достижении грандиозных успехов. А таковые отмечались во всем без исключения — в любых областях науки, спорте, «народном хозяйстве» и на фронте «культуры социалистического реализма».

Много говорилось также о нищете трудящихся за границей, об угнетении негров в США и так далее — с одной стороны, и о ежегодных богатых урожаях и ежедневном росте благосостояния все тех же трудящихся в СССР.

Это была практически сплошная ложь (ну, разве что неграм в те годы приходилось в Америке и впрямь не сладко) — ложь настолько очевидная, привычная, что уже не вызывала никаких эмоций. Хотя негров было, конечно, жаль…

И «волчьи законы» капитализма вызывали искреннее осуждение в массах. Что понятно — ведь много приятнее думать, что «человек человеку — друг, товарищ и брат», нежели «человек человеку — волк» (хотя последнее и было гораздо ближе к истине). Да, вот «у них» миром правят деньги (которых у трудящихся нет!), а «у нас» бесплатное образование, бесплатная медицина, бесплатные спортивные секции и музыкальные школы.

Постоянно оседала в массовом сознании пропаганда советского образа жизни, вперемешку с дезинформацией о Западе, хотя все видели вокруг себя и другое… но говорить об этом было нельзя — разве что с самыми близкими друзьями, на кухне, за рюмочкой… но и то — с опаской.

Ложь и правда перемешивались так, что трудно было их разделить — да и что, собственно, толку? Все равно ведь не было возможности разобраться в пресловутых вечных вопросах — «кто виноват?» и «что делать?». Так что лучше уж, пожалуй, и не думать вовсе…

И старались не думать.

Просто жили день за днем почти по армейским законам: указания и директивы нужно было просто выполнять, а никак не обсуждать. Были, безусловно, и такие, что «обсуждали» — вот только судьба их в те времена хорошо известна…

Вот в этом-то и заключался поистине феноменальный успех сталинской пропаганды: отучить народ мыслить и добиться притом от него совершенно беспрекословного подчинения. То есть Абсолютная Власть даже над мыслями, программирование мировоззрения, и не на уровне рекламы, а на вполне определенном политическом фундаменте.

Политические лозунги висели повсюду: на стенах домов, в государственных учреждениях, в школах, просто на улицах, и они с детства вдалбливались, как таблица умножения — раз и навсегда, и они не требовали каких-то там размышлений. Например: «Искусство — народу!». А у кого нужно отобрать это самое искусство, чтобы отдать его народу? — такого вопроса не было. Или — «вперед, к победе коммунистического труда!» О чем же тут думать, спрашивается? Вперед — и с песнями!

«Искусство должно быть свободным». А на самом деле оно-тор как раз в советскую эпоху и стало совершенно подневольным.

«Партийность», упомянутая Лениным в период подготовки революции (и упомянутая первоначально, нужно признать, в довольно узком смысле), стала не просто обязательным условием, но прямым критерием ценности любого художественного произведения при Сталине, и теперь уж — в весьма, весьма широком смысле. Слово «партийность» подразумевало пропаганду коммунистических идей уже не в марксовском, но в сталинском понимании. А у Сталина вообще-то идей практически не было — кроме идеи Абсолютной Власти, разумеется.

Так выхолащивалось мышление, чтобы люди ощущали себя «колесиками» и «винтиками» единого механизма — что, кстати, напрямую и декларировалось. Известное определение Сталиным писателей, как «инженеров человеческих душ» явно связано с представлением о людях, именно как о колесиках и винтиках. Своего рода автоматическое устройство, не более того…

Можно было после смерти Сталина «разоблачать культ личности», можно было убрать его портреты и статуи, можно было выволакивать из архивов полуправду о его деяниях, но нельзя было уничтожить такие трагические последствия этих деяний, как утраченную способность мыслить и полную атрофию чувства свободы в личностном аспекте и в массовом масштабе.

Вот почему и «перестройка» так и не сумела перестроить главное — сознание народных масс.

А ведь как раз отсюда-то во многом и проистекает большинство самых насущных проблем сегодняшнего дня: засилие коррупции, упадок культуры, безыдейность и практически полная бездуховность огромной части молодого поколения, потребительское отношение к жизни, снижение качества образования, «утечка мозгов» за границу и так далее… еще очень долго можно продолжать, согласитесь.

Но, кстати — не потому ли также в таком глубоком кризисе нынче наша литература? Фэнтези, детективы (при этом почему-то в большинстве своем — так называемые «дамские», мистика, «любовные романы», отдельные экскурсы в не столь давнее советское партийно-комсомольское прошлое (например, Ю. Поляков — «Замыслил я побег», Гандлевский «НРЗБ»), новые аспекты в теме великой отечественной войны (последний роман Виктора Астафьева)… вот, пожалуй, и все.