Эльза Баркер - Письма живого усопшего

Затем автор определял ангела как духа высокой ступени, который не имел и, вероятно, в будущем не будет иметь переживаний в материи. Затем он утверждал, что ангельские души разделяются на две резко различающихся группы — небесные и преисподние; первые принадлежат к тем ангелам, которые работали в гармонии с законами Бога, последние — к тем, которые работали против этой гармонии. Автор утверждает, что каждая из этих групп необходима для существования другой, что если бы все были добрые, то вселенная прекратила бы своё существование, что и само добро перестало бы быть добром из-за отсутствия своей противоположности — зла.

Парацельс утверждает, что в архивах царства ангелов есть указание на то, что добрый ангел стал злым, а злой ангел — добрым, но что это были редкие случаи.

Далее он предупреждает те души, которые будут пребывать в той области, где он это писал и в которой сам я нахожусь в настоящее время, чтобы они не вступали в контакт со злыми духами. Он заявляет, что в более тонких формах здешней жизни больше соблазнов, чем в жизни земной, что сам он был неоднократно осаждаем злыми ангелами, убеждавшими его присоединиться к ним, и что их аргументы были иногда чрезвычайно благовидны.

Он продолжает, говоря, что во время своей земной жизни имел частые общения с духами — и добрыми, и злыми; но что пока он был на Земле, он никогда — насколько ему известно — не беседовал с ангелом из породы злых.

Он указывает своему читателю, что есть только один способ определить, принадлежит ли существо здешнего Тонкого Мира к ангелам или же к человеческим или элементальным духам — отличить ангела можно только по большей силе сияния, окружающего его. Он говорит, что и добрые и злые ангелы окружены необычайным сиянием, но что между ними есть разница, заметная при первом же взгляде на их лица: глаза небесных ангелов горят любовью и разумом, тогда как смотреть в глаза ангелов преисподней чрезвычайно тяжело.

Он говорит также, что ангел тьмы может ввести в заблуждение смертного человека, явившись пред ним под видом ангела света, но что такой обман невозможен по отношению к душе, освободившейся от своего физического тела.

Возможно, в другой раз я продолжу эту тему, а теперь я должен отдохнуть.

Особенно интересной делает для меня эту страну отсутствие условностей. Здесь нет двух людей, одетых одинаково; или нет, это не совсем точно. Очень многие одеваются так необыкновенно, что их наружный вид придаёт здешнему миру большое разнообразие.

Моя собственная одежда похожа на ту, что я носил на Земле, хотя однажды, в виде опыта, остановившись мысленно на одной из моих прежних жизней, я облёкся в платье того времени.

Здесь проще простого приобрести нужную одежду. Я не могу сказать, каким образом я обрёл то, в чем оказался при переходе сюда; но когда я начал обращать на эти вещи внимание, я обнаружил себя одетым так же, как и прежде.

Здесь многие носят костюмы древних эпох. Но я не вывожу из этого, что они были здесь все эти истёкшие века. Возможно, они носят такую одежду потому, что она им нравится.

Как правило, большинство остаётся вблизи тех мест, где они жили на Земле; но я предпочёл с самого начала скитаться. Я быстро передвигаюсь из одной страны в другую. Одну ночь (у вас это — день) я могу провести в Америке, другую — в Париже. Я нередко отдыхал на диване в вашей гостиной, а вы и не знали об этом.

Хотя думаю, что вы, наверно, почувствовали бы моё присутствие, если бы я оставался так же долго около вас в состоянии бодрствования.

Но не подумайте из этого, что нам необходимо опираться во время отдыха на твёрдую материю вашего мира. Вовсе нет. Мы можем отдыхать на тонкой субстанции нашего собственного мира.

Однажды, после моего переселения сюда, я увидел женщину в греческом одеянии и спросил, где она взяла его. Она сказала, что сделала сама. На мой вопрос: как? — она ответила:

— Я просто сделала образец в уме, и он превратился в мою одежду.

— Как вы его скрепляли? Стежками?

— Но совсем не так, как это делается на Земле.

Тогда я пригляделся и заметил, что её одежда состояла из одного куска материи, прихваченного на плечах булавками с разноцветными камнями.

После этого я стал сам пробовать создавать вещи. Тогда-то мне и пришла идея облечься в римскую тогу, но я никак не мог припомнить, какой у неё вид.

Когда вслед за тем я встретил своего Учителя и сказал ему о своём желании, он научил меня, как создавать одежду по своему вкусу: нужно представить себе ясно образец одежды, сделать его для себя видимым, а затем — силой желания облечь тонкой субстанцией ментального мира этот воображаемый образец. После чего возникнет желаемая одежда.

— В таком случае, — сказал я, — субстанция ментального плана отлична от субстанции, составляющей моё тело?

— В конечном счёте, — ответил он, — материя одна и та же в обоих мирах, но в быстроте вибраций и в разреженности большая разница.

Субстанция, из которой сделана наша одежда, кажется очень тонкой, тогда как тела наши представляются довольно плотными. Мы совсем не чувствуем себя прозрачными ангелами, сидящими на влажных облаках. Если бы не быстрота, с которой я переношусь через пространства, я готов иногда думать, что моё тело столь же плотно, как и прежде.

Я нередко могу видеть вас, и для меня вы кажетесь прозрачной. Я думаю, что это снова тот же вопрос о приспособлении к окружающей среде.

Вначале мне было трудно соизмерять количество энергии, необходимой для каждого определённого действия. Так, например, вначале, когда я хотел продвинуться на малое расстояние, скажем, на несколько ярдов, я оказывался за целую милю от намеченного места, до того мало усилий требует здесь передвижение, но в настоящее время я уже приспособился.

Я решил запастись большим количеством энергии для очень деятельной жизни на Земле, когда я снова вернусь туда. Здесь же самая трудная задача для меня — это писать посредством вашей руки; вначале это отнимало все мои силы, но теперь я чувствую все меньше сопротивления с вашей стороны, и мне приходится затрачивать всё меньшее усилие. И все же я не мог бы писать без перерыва, не употребляя в дело вашу жизненную энергию, а этого я не хочу.

Вы, вероятно, заметили, что перестали утомляться после писания, как вначале.

Но я заговорил об отсутствии условностей в нашем мире. Мы приветствуем друг друга, но только когда хотим. Хотя я видел несколько старых женщин, которые боялись говорить с незнакомыми, но вероятно, они были очень недолго здесь и ещё не отвыкли от земных привычек.

Мне хотелось бы сказать слово тем, кто приближается к смерти. Мне хотелось бы просить их забыть как можно скорее о своих физических телах после той перемены, которую они зовут смертью.