Варг Викеренес - Perþ

Я открыл глаза и увидел, что нахожусь в большой комнате. Стены, потолок, пол и мебель — всё белое. Мягкий белый цвет. Уютно белый. Простыня — тоже белая. Потрясающе красивая женщина с умной улыбкой на лице стояла рядом.

— Я объявлю, что ты проснулся, — она вышла из комнаты.

Моя кольчуга, меч и перчатки, штаны и всё остальное лежали на белом стуле рядом с кроватью. Всё свежевымытое, начищенное, доспехи починены и в хорошем состоянии. Я ощупал своё тело и обнаружил, что оно тоже починено. Раны вылечены. Даже ни одного шрама не осталось, и никаких бинтов.

Дверь опять открылась и какая-то женщина заглянула внутрь.

— Теперь ты можешь идти, — сказала она. — Одевайся и выходи.

Я хотел спросить, как долго я спал, но не успел, дверь закрылась. Я оделся и вспомнил, почему я здесь.

Выйдя из комнаты, я обнаружил коридор, ведущий к большой двери. Сопровождавшая меня женщина сказала: «Теперь ты на месте». Похоже, она знала, зачем я здесь. Я тяжело сглотнул и, набравшись смелости, постучал в дверь. Женщина улыбнулась, поймав мой нерешительный взгляд.

— Войди, — прозвучал голос. Что мне оставалось делать?

Передо мной открылся огромный зал. Прямо впереди — высокий трон, на котором сидел сам Один. Полукругом возле него сидели и стояли другие боги. Все они были удивительно прекрасны, высокие и полные здоровья. У них не было недостатков, никаких видимых изъянов. Лица некоторых богов были серьёзны, другие улыбались мне. Даже Один улыбался.

— Так, и чего хочет этот молодой человек? — спросил он нарочито строгим голосом. Я чувствовал себя таким маленьким, стоя перед ним. Моё огромное эго уже не было таким огромным. Моя самоуверенность исчезла.

— Ну…, - мой писк был еле слышен.

— Судя по моим записям, у тебя есть обвинения против нас, — сказал Один и демонстративно просмотрел какие-то бумаги. Он притворялся раздраженным, но даже это давало мне чувство безопасности и уверенности. Здесь со мной не могло произойти ничего плохого. Нечего бояться. Я в безопасности.

И тут оно прозвучало, — моё обвинение. В деталях. Я говорил о том, как несправедлива жизнь к одним людям, как жестока к другим, как незаслуженно некоторые обретают счастье, а более достойные несчастливы. Я бросал в лица терпеливых богов одно обвинение за другим и закончил свою речь громким «почему?». Одина мои слова нисколько не потрясли. И другие боги не выглядели взволнованными.

— Ты задаешь сложные вопросы. Чтобы ответить на них, я должен знать, что тебе уже известно о Земле и жизни на ней. К примеру, ты знаешь, откуда появились люди?

— Да. Мы твои дети. Мы дети богов.

— А откуда, по-твоему, взялись духи воды, феи и драконы, гоблины и тролли?

— Не знаю.

— Позволь мне рассказать тебе одну историю. Длинную историю, которую ты можешь не понять.

— Испытай меня, — ко мне вернулась самоуверенность.

— Когда-то давно не было ни гоблинов, ни троллей, ни драконов, ни фей. Только люди и животные, только растения и горы, океан и небо. Люди передвигались на колесницах, они приручили громадных птиц, чтобы летать по всему миру. Карлики создавали пищу для людей, так что поля и фермы стали не нужны. Люди построили башни, достающие почти до неба, и вырыли такие глубокие пещеры, что пламя из подземного мира вырывалось наружу и обжигало их. Пепел и дым окутывали города. Солнца не стало видно и животные не могли найти пути в наступившей тьме. Рыбы в море погибли. Птицы падали с неба, изможденные и безжизненные, — некоторые с людьми на спинах. Растения гнили и земля больше не родила. Люди забыли богов.

— И тогда вы спустились с небес и уничтожили старый мир? — я перебил Одина.

— Да, и тогда нам пришлось спуститься и уничтожить мир людей. Потому что они забыли, зачем они на Земле и что значит быть человеком. Люди забыли, кем они должны стать и чьи они дети. Люди спаривались с животными и рожали от них детей. В конце концов это уже были почти не человеческие существа, они все смешались с животными. Осталось лишь немного настоящих людей, но они тоже жили как звери. Это был вопрос времени, когда все наши дети окончательно исчезнут. Мы должны были вмешаться.

— Но почему с такой жестокостью? Было необходимо, чтобы горы обрушивались на города? Чтобы океан смывал толпы людей, а пламя пожирало оставшихся? Я сам видел башни с полуразрушенными вершинами, оставшиеся от старых времён. Внутри они до сих пор чёрные от сажи. Сколько людей погибло?

— Часто кто-то должен умереть, чтобы остальные жили. Земля создана для наших детей, для людей, и все другие существа, животные и растения, рыбы и птицы, всё создано нами для людей. Чтобы человек мог жить и развиваться. Это мы создали Землю, мы поместили её туда, где она сейчас находится, между теплом Солнца и холодом космоса. Со своим творением мы поступаем, как хотим. Мы имеем право разрушить то, что создали, если считаем нужным.

— Но как насчёт людей? Как насчёт ваших собственных детей? Вы не беспокоитесь о них, не сострадаете и не желаете им добра?

— Дети неуправляемы. Они часто делают, что хотят, а не то, что велят родители. Мы спасали от вымирания наших последних выживших детей, заставив их жить по-другому. Заставив их жить достойно. Наставив их на путь, ведущий вперёд. Из некоторых животных мы создали новые виды и породы. Мы создали троллей, больших, сильных и глупых, чтобы люди боялись ходить в лес. Мы создали гоблинов, чтобы люди всегда имели перед глазами их пример. Гоблины чувствуют себя неуютно, когда думают, вместо этого они предпочитают сражаться. Гоблины ненавидят людей, потому что они сами — падшие люди. Они маленькие и уродливые, смуглые и подлые, вспыльчивые и опасные, глупые и необразованные. Но они необходимы, как и тролли, драконы и другие существа, чтобы побуждать людей к благородным поступкам. Мы заменили старый больной мир новым, который даёт людям шанс стать чем-то большим.

— Это не объясняет, почему вы позволяете молодым юношам умирать, прежде чем они познают радость любви! Почему вы позволяете младенцам умирать от болезней в колыбели, почему вы…

— Да, да…, - он перебил меня. — Да, это объясняет и всё остальное. Человечество должно быть сильным, чтобы противостоять грядущим испытаниям. И так уж ли неправильно позволить слабейшим умирать, чтобы остальные имели возможность выжить? Если бы каждый должен был жить, все бы умерли. Сейчас только слабейшие умирают, чтобы остальные жили. И разве не благородны молодые юноши, устремляющиеся вперед и падающие замертво на поле битвы, не изведав любви? Как все узнали бы, какая славная кровь течёт в жилах этих мальчиков, не докажи они это своими благородными поступками? Имела бы мать возможность облагородить своё самосознание, не потеряй она сына? Разве не прекрасен человек, научившийся сдерживать боль и способный на сопереживание? Женские слезы — как червонное золото; боль облагораживает самосознание женщины.