Вадим Розин - Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

В собственном осознании, в своих декларациях дзэн — предельно антикультурен, на словах от отрицает все, на чем культура стоит, чем она держится. Культура немыслима без воспроизведения традиций, без социальной коммуникации, общения, без механизмов согласования, управления, без организаций. Однако все эти культурные образования, как известно, существуют только на основе языков, символов, понятий. Культура и живущие в ней люди принципиально семиотичны, в культуре все означено, выражено, операционализировано, все живет и своей, естественной и принципиально искусственной жизнью. Культура — это «кентавр система», т. е. естественно-искусственное образование, это гигантский семиотический «солярис», рождающий семиотических младенцев — вещи, знаки, машины, орудия, сооружения, организации, т. е. все, что мы в культуре видим. Отрицая язык, понятия, символы, дзэн отрицает культуру. Взамен он обещает прямой контакт с реальностью, с вещами как таковыми вне представлений о них. Что же, это соблазнительно, интересно, однако возможно ли выйти из культуры на прямой контакт с реальностью и с какой? Разве можно вытянуть себя из болота за волосы, разве существует какая-нибудь реальность вне культуры, вне сознания, вне языка? Если существует, то для кого, для какого существа это будет реальностью?

На все эти вопросы приходится ответить отрицательно: вне культуры нет реальностей, нет ничего, с чем человек мог бы отождествиться. Но буддизм, как мы отмечали, как раз и отрицает культуру, культурное бытие; взамен он выдвигает реальность Нирваны, Чистого Атмана. Как сущность, лишенная положительных определений, эта реальность есть ничто, небытие; о каком же контакте тогда идет речь, куда дзэн зовет? Даже если признавать, как в махаяне, что Нирвана суть блаженство («Насладиться единый миг нирваническим блаженством, — читаем мы в «Четках из драгоценных самоцветов», — более драгоценно, чем наслаждаться в любом количестве чувственным блаженством»), то и тогда неясно, в контакт с какой реальностью призывает войти дзэн. Или же блаженство — это как раз то самое, что дано вне языка, непосредственно, что не имеет различений? Хуанг-по писал:

«Люди боятся забыть о своем собственном сознании из боязни провалиться в пустоту, потерять опору, за которую можно ухватиться. Они не знают, что пустота на самом деле — не пустота, а истинное царство Дхармы… Его невозможно искать и найти, постичь с помощью мудрости или знания, выразить в словах, коснуться физически или обрести как заслуженную награду»,

Иногда приходится слышать и такой аргумент, что существуют внеязыковые, внекультурные формы общения, например телепатия, экстрасенситивное видение, общение глазами (без единого слова), общение возлюбленных и т. д. и т. п. Но опять же, оставаясь в рамках культуры, приходится признать эти формы общения или принципиально языковыми (использующими языки особого рода — жестов, мимики, признаков и т. п.), или пока принципиально необъяснимыми. В метро мы, действительно, часто общаемся с незнаковыми людьми, не произнося ни слова. «Ты так красива, — говорит некто девушке, сидящей перед ним, — было бы неплохо, если бы ты была моей». Но девушка отвечает глазами (только глазами): «Ишь чего захотел, хоть ты и недурен собой, интересен, но я тебя не знаю, да и вообще ты выйдешь на следующей остановке, и мы больше никогда не встретимся». «Но я же вижу, что интересен тебе, — продолжает некто «разговор», — если бы мы встретились с тобой как-нибудь случайно у знакомых, то, наверняка бы, познакомились друг с другом, не отрицай». «Все может быть, — отвечает девушка, — но вот ты уже и засуетился, подходит твоя станция, так что можешь оставаться со своими сожалениями наедине, кроме того, ведь я замужем, а ты, наверняка, женат» и т. д. и т. п. Самое интересное, что оба собеседника прекрасно понимают друг друга, хотя, конечно, могут давать несколько иное прочтение, чем то, которое имелось в виду. Но разве это общение без языка? Отнюдь. Оба собеседника из одной культуры, оба понимают значение взглядов, оба знакомы со стандартными ситуациями и отношениями ухаживания, знают последовательность ходов и ответов в этом приятном и увлекательном танце. Незначительные, едва уловимые изменения в выражении глаз, как показывает опыт жизни, многое могут сказать искушенному в общении горожанину.

Но подчеркнем, что так рассуждаем мы, а дзэн-буддисты, напротив, утверждают, что истинный контакт с реальностью — только внеязыковой, внекультурный. Однако как же тогда передается и разъясняется само учение дзэн, на каком языке, каким способом? Ну, во-первых, с помощью того же незаслуженно третируемого языка или символов. Чем, как не символом, причем достаточно ясным и красноречивым, является ответ типа «три фунта льна», или кусок пирога, протянутый учителю на веере. Когда Хякудзе попросили рассказать о дзэне, он просто поднял руки, а Якусан в ответ на подобную же просьбу сошел с кафедры — все это символы, правда, многозначные.

Не облегчает ситуацию и прием самоотрицания, постоянно применяемый в дзэне. Утверждая, что каждый человек есть Будда, и призывая плевать тогда, когда произносится его имя, дзэн-буддист создает затор в сознании, но не помогает понять, как возможен внеязыковой контакт с реальностью. Начиная с Бодхидхармы — Первого патриарха дзэна — это учение связывают со следующими положениями: «особое откровение без посредства святых писаний, независимость от слов и букв, прямой контакт с духовной сущностью человека».

«Вне языка, понятий, символов человек не существует» — сказал бы западный исследователь, но дзэн-буддист говорит иначе: «Вне языка, понятий, символов начинается прямой контакт с реальностью, а реальность — это Чистый Атман, «Я», Природа». В этом состоянии человек не произволен, а естествен, не раздерган, а целостен, он как природа непосредствен, как «Я», мудр и спокоен. Но одновременно ему нечего делать, точнее, он не должен делать ничего, что нарушает его естественное, спонтанное, органичное существование. В «Зернин Кушу» можно встретить такие стихи:

С этой установкой на естественность тесно соприкасается и требование не быть специально естественным, не стремиться против своей природы переломить себя, изменить, совершенствовать. Сознание человека не должно быть раздвоено на самосознание и осознание, на «Я» и представление о «Я». Однако если сознание уже расколото, не нужно стараться быть целостным, бороться со своими «задними мыслями». Целостность и единство должны прийти сами собой, а не в результате контроля, борьбы со своей природой, старания не стараться или старания стараться. «Если ты пытаешься подавить возникшую заднюю мысль, то сознание окажется расколотым на то, которое подавляется, и то, которое подавляет, и в нем уже не будет места миру. Так что лучше просто поверить, что в сущности никаких задних мыслей нет». Уотс, разъясняя подобные принципы, пишет: