Уильям Джадж - Океан теософии (сборник)

Через море к горизонту Алмазная Гора бросала свет: по ночам – слабый и прекрасный, а днём – блёкло-голубой. Однажды ночью, когда я сидел вместе с братьями, глядя на запад, свет на небе всполохнул с неожиданной силой. Мы знали, час пришёл. С исчезновением этого священного огня становилось всё темнее, а сквозь воздух из-за моря приближался шипящий звук. Это была змеиная кровь, одна капля которой превратилась в маленького Змея, летящего с запада. В этот день ты нарушил установления, задушив древнего Змея за алтарём, и погиб от рук Высшего священника лживой и поддельной религии.

Напрасно звучали наши распевы вокруг могущественных камней, величаво стоявших на равнине. Не прекращаясь, громче и громче приближалось это злобное шипение. Змей упал на землю как раз вблизи камней Солнца и скрылся от нашего взгляда.

С того времени его гибельное влияние чувствовалось по всей Земле, и до твоего прихода мы не знали, когда должен появиться спаситель. В тебе скрыта способность уничтожать последние остатки силы змеиной крови. Возможно тебе помогут твои старые друзья. Хотя ты молодой, но ты старше всех нас. Будь мудрым и правдивым. Не забывай свои обязанности, прилагай усилия. Придёт день, когда, благодаря твоим силе и искусству, последняя капля этой змеиной крови превратится в эликсир.

Март 1893 г.

Делегаты Мирового конгресса религий, Чикаго, 1893.

М-р Джадж – в центре. Слева от м-ра Джаджа м-с Джадж.

Я познакомился с Уильямом К. Джаджем зимой 1885 года. Он тогда увлечённо изучал Бхагавадгиту. Он носил её с собой повсюду. С этих пор и навсегда она стала его любимой книгой. Её наставления формировали его жизнь и его работу. Мистер Джадж в большей степени, чем кто-нибудь, кого я когда-либо знал, владел невозмутимостью ума и мастерством в действиях. Именно этим качествам учит эта «книга беззаветной преданности», провозглашающая своей основой Йогу или единство с Высшим Духом. Он был непоколебим в своей преданности. Он всегда уверенно и твёрдо стоял «на якоре», и в этом была его сила. У него была удивительная способность работать самому, а также огромное умение руководить людьми. Страсти или слепая ненависть никогда не мешали ему. Даже тогда, когда он подвергался враждебным нападениям открыто, он твёрдо придерживался своего курса, работая ради единственной цели своей жизни – успеха Теософского общества.

Так он работал до самого конца вместе со сплотившимися вокруг и помогавшими ему друзьями. Люди, живущие по другую сторону океана, никогда не понимали ни позиции мистера Джаджа в Америке, где он был хорошо известен своей деятельностью, ни того, как невозможно было поколебать уверенность в нём. Это правда: то, что о нём говорили, выглядело сугубо личным, и потребовалось время, чтобы истинная природа его дел стала ясна всему Обществу. Однако, после того, как люди задумались и всё прояснилось, результат оказался ошеломляющим. Те, кто присутствовали на конференции в Бостоне, в апреле прошлого, 1895 года, когда сформировалось Теософское общество Америки, никогда не забудут того, что там произошло. В прошлом я не был свидетелем подобной сцены и не ожидаю такого в будущем, хотя приходилось председательствовать на многих конференциях, как медицинских, так и теософских. Там не было шумной демонстрации, но сам воздух трепетал от симпатии к Джаджу и благодарности.

Он никогда не был ограниченным, эгоистичным или самодовольным. Он мог тут же отбросить намеченный им план, если предлагали лучший, радовался, если кто-то брался исполнять намеченную им работу и немедленно начинал другую. Выполнять работу и двигать вперёд теософское движение, казалось, было единственной целью его жизни <���…> Зная мистера Джаджа, как я его знал, общаясь с ним день за днём – дома, в напряжении работы, во время длительных путешествий по малонаселённым пустыням или по безбрежному океану, проехав с ним расстояние, равное двум длинам экватора, я ни на йоту не сомневался в его связи с Великой Ложей и работе для неё. Он работал для Учителей Мудрости наилучшим образом и, следовательно, исполнил предписание Е.П. Блаватской «хранить в целости связующее звено».

Последние четыре года наше общение с Уильямом Джаджем носило, в основном, личный характер, и большую часть этого времени мы провели под одной крышей. У меня была прекрасная возможность изучить его характер, и я без колебания высказываю своё мнение о нём.

По всем моим наблюдениям в жизни Уильяма К.Джаджа не было ни одного эгоистичного поступка или желания добиться какой-то личной цели.

Возможно, я не могу оценить сокровенную деятельность этого человека, о котором вспоминаю с такой огромной благодарностью. По крайней мере, я могу сказать о том, что проходило перед моими глазами в его повседневной жизни. Во всех, без исключения, делах он проявлял бескорыстие, честность, великодушие и все другие достоинства, которые мы так высоко ценим в людях. Строгость, которую некоторые видели в нём, была внешней. Он не был терпеливым к глупости и малодушию, однако и они вызывали в нём скорее жалость, чем осуждение. Ничто не ставило виновного за черту его симпатии и внимания, за исключением упорства в явной трусости и предательства теософского дела.

В нём не было ни малейшего желания постоянно объяснять или оправдывать свои поступки. Он верил, что правильное действие с хорошим намерением в настоящий момент приведёт к соответствующему результату. Даже когда случалось что-то, что очевидно требовало особого объяснения и оправдания, он, обычно, не объяснял, не оправдывал свои действия. Наиболее разительным примером этого является послание, которое я получил от него в 1887 году, в которое было завёрнуто другое письмо, содержащее сообщение, написанное знакомым почерком, поскольку подобные «голубые» письма часто демонстрировались как «сообщения Великих Учителей!» Вложение было прямым объяснением вопроса, намёк на который был сделан в письме Джаджа. А когда я шутливо написал о его старании «проявить» сообщение ради меня, он ответил прямо и откровенно, что ничего такого не делал. В противоположность своему обычаю, он предложил теорию, как технически это можно осуществить. Несколько лет спустя мы встретились в Сент Луисе, и я показал ему письмо и вложение. Какое-то мгновение он смотрел на бумаги с обратной стороны, после чего, глядя прямо мне в лицо, просто сказал: «Я не могу объяснить, но это совершенно очевидно». На этом разговор закончился. При всей моей вере в его честность, возможно, я сомневался в нём тогда. Возможно, позднее на меня повлияла молва о «мошеннических» письмах. Но годы спустя, независимо от Джаджа, я выяснил правду об этом деле, и моя вера в его искренность был оправдана с лихвой.