Рами Блект - Путешествия в поисках смысла жизни. Истории тех, кто его нашел

Самое тяжелое было в том, что в целом все понимали бессмысленность этой бойни и то, что эта так называемая интернациональная помощь на самом деле не нужна этой стране.

Самолеты возвращались в Союз, полностью забитые ранеными или «грузом 200», как называли цинковые гробы. Когда не хватало места, гробы стояли на жаре какое-то время перед отправкой.

Попав в этот батальон, многие старослужащие, которым оставалось всего месяц до приказа об увольнении, делали все, чтобы вернуться живыми и невредимыми домой. Самым страшным считалось, пройдя за два года все круги ада, быть покалеченным или убитым перед приказом.

Последний год стал самым тяжелым для батальона за всю афганскую кампанию. Примерно половина батальона было убито или ранено, из выживших многие заболели инфекционными заболеваниями. Вследствие чего прибывало очень много новых солдат и офицеров, в основном еще не обстрелянных.

Жеке оставалось служить больше полутора лет. Это казалось чем-то неизмеримо долгим и необъятным, ибо каждый день тянулся для него до отчаяния томительно… В придачу ко всему он заснул ночью в наряде, когда был дневальным по роте, – событие пренеприятное. Дежурный по батальону долго материл его, а когда ушел, то сержант профессиональным боксерским ударом послал Жеку в нокаут со словами: «Из-за таких, как ты… роты целые вырезают». Утром замкомандира батальона прошипел: «Спать любишь на боевых дежурствах? К Пархомину пойдешь, там у него не заснешь…»

И его отправили в отдельный усиленный разведвзвод, которым командовал старший лейтенант Пархомин. И этот отдельный взвод выполнял самые тяжелые задачи и постоянно участвовал в боевых действиях.

Знакомство с командиром взвода Жеке очень запомнилось – тот сразу расположил к себе. Старший лейтенант сидел на кровати и на доклад о прибытии в его распоряжение нового солдата как-то по-отечески произнес: «Рады, что прибыл, расскажи о себе». И этот отеческий тон поразил Жеку, он чуть не заплакал… С ним уже давно так никто не говорил, даже отец перед отправкой в армию был очень жесток с ним.

После того как Жека рассказал о себе, Пархомин показал, где тот может поесть, и дал напутствие: «Старайся служить хорошо, потому что здесь все зависят друг от друга, и твоя небольшая ошибка может стоить многим жизни – и твоим сослуживцам, и тем, кого мы будем защищать». После этого, дав еще несколько важных наставлений, отправил его к сержанту Зубину.

И начались боевые будни. Подъем по тревоге: какая-то колонна попала в засаду, и они обязаны первыми вылететь на место; сами по несколько дней просиживали в засаде, поджидая духов, вытаскивали раненых и убитых с поля боя, сопровождали машины с тяжелоранеными до госпиталя, выполняли и другие подобные задания.

К концу весны он уже превратился в довольно опытного воина. Он хорошо стрелял, легко проходил 20-километровые марши по горам в полном боевом снаряжении, быстро находил самые безопасные места при обстреле, умел бесшумно передвигаться, успевал выспаться на 30-минутном привале. Он привык жить от письма до письма.

За все время во взводе не было людских потерь, что было очень удивительно, потому что в батальоне потери продолжались. Во многом так было благодаря их командиру, у которого помимо опыта было какое-то особое чутье и интуиция, не раз спасавшие солдат.

Как-то раз возвращались они на базу полностью измотанными, после двухдневного марша. До базы оставалось километров шесть, важно было вернуться до захода солнца. Тропа шла вниз, и первые побежали, потому что очень хотели есть, пить, успеть отдохнуть до утра. Это считалось уже своей, безопасной территорией… И вдруг командир Пархомин крикнул: «Стоять! Не шевелиться». И медленно пошел вперед с сапером. И буквально через десять метров они обнаружили натяжку – нитку, привязанную к гранате. Если зацепить эту нитку, граната начинала катиться и через какое-то время взрывалась. Это было рассчитано на группу, идущую по узкой тропе. Разминировать ее времени не было, тем более что дальше виднелась еще одна натяжка. Он приказал: «Аккуратно обойдите».

Как-то они заняли позиции на высоте и заметили, как приближаются душманы на соседней высоте, чтобы обстрелять колонну, которая уже виднелась внизу. Начался бой, перестрелка, командир управлял боем из укрытия. Вдруг по рации закричал пулеметному расчету: «Выдвиньтесь из ложбинки, выйдите. Покинуть срочно вашу позицию и переместиться на 30 метров в овраг, быстро! Лечь, прикрыть голову». И через минуту раздался выстрел из гранатомета прямо по тому месту, где они только что находились. И хоть они были несколько оглушены, но все же выжили. И такое бывало не раз.

Он также обладал каким-то чутьем на людей, всегда знал, кого и куда назначить. Радистом он взял себе литовца Саулюса. Хотя русский язык был для него не родной, и говорил он с сильным акцентом, и все, даже сержанты в курилке, поговаривали: «А этот “Лабас” сможет говорить во время боя? Вдруг он забудет русский?»

Как-то они спускались с горы с литовцем. Начался обстрел. Саулюс упал, подвернул ногу, покатился вниз и ненароком ударил рацию несколько раз о камни, затем в нее попал осколок, и она перестала работать. На них наступали душманы, пытаясь их окружить, и нужно было срочно вызывать подмогу. Он засел и погрузился в ремонт с головой, что-то разбирал, собирал, и примерно через пять минут рация заработала. Они вызвали подмогу, прилетели два вертолета и открыли огонь по наступающим душманам. Также подключилась артиллерия и стала бить по тем высотам, откуда по ним велся огонь, откуда шло наступление. И в результате группе дали уйти. Один боец получил ранение, но, как потом выяснилось, несерьезное – осколки-царапины, и он через несколько дней вернулся в строй.

Пархомин – это офицер, которого солдаты, даже из других подразделений, уважали, избегая называть «шакал», как других офицеров. Был он хоть и жестким и требовательным, но смелым и всегда заботился о своих солдатах. Например, он мог позвонить заместителю по тылу полка и потребовать от него замены просроченных сухпайков, выдачи большего количества продуктов, мог при этом разговаривать жестко, хотя собеседником был майор. Он добивался для солдат всегда максимально лучшего.

Один ефрейтор еще до прихода Жеки в подразделение был тяжело ранен и отправлен на базу, в госпиталь: ему осколком сильно ранило правое бедро. Осколок, хоть кость и не задел, но прошел близко к колену и задел сухожилия, а другой осколок попал в бок, раздробив ребро. Ефрейтора звали Величко Андрей. Он пролежал в госпитале несколько недель перед отправкой в Союз, и Пархомин, когда был в части, сам завез ему письма, привез его вещи, продукты, поддержал его, поблагодарил за службу. От него исходили забота и участие, и все это чувствовали.