Игорь Шумейко - Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России

Я обычно скрываю, что для меня подобные вырвавшиеся оценки — единственный бонус в этих дурацких спорах. А последним хьюстонским доводом, после перебора всех и всяческих «смыслов», бывает: ладно, пускай, мы там много работаем, крутимся, живем как в пустыне, но наши-то Катя и Алеша — будут настоящие американские граждане. Хотя именно Катя и Алеша, как настоящие американские дети, и послали своих предков с их русскообразной опекой и квохтаньем. Леша, в лучших — без иронии — традициях, сам проходит ступени их необъятной юридической пирамиды. Есть шанс стать младшим партнером в конторе во Фриско, специализирующейся на защите прав геев (главный страх родителей легко понятен). И Катя не особо нуждается в родителях-«миллионерах». Как им однажды передали ее знакомые по хиповой колонии близ индийского Гоа, семи-восьми долларов в день там за глаза хватает на рис, ганжубас и виски. Плюс кучу барахла оставляют европейские туристы, так что — успокоили они родителей — жить там можно прекрасно, даже при том, что доход гида-переводчицы-проститутки невелик и крайне нерегулярен…

Но наши хьюстонцы продолжают тянуть свою линию, словно за переманивание в США именно нас — писателя неопределенного жанра и фармацевта-провизора (жена), Госдепартамент положит им миллион, и станет два. К концу таких споров обычно чувствуешь усталость, как в завершении лекции или книги, но еще один абзац, возможно, самый пафосный в этой книге, я все же добавлю. Дело в том, что и своим студенткам (журналистский мастер-класс) я отвечаю примерно то же, что и Алешиным, Катиным родителям:

— А знаете… в самом конечном счете, получается, главный смысл, наше назначение в том, чтобы прожить свою собственную жизнь. Все мыслимые барьеры, все качественные, казалось бы, различия: деньги, комфорт, статус, известность, все они постепенно или вдруг — оказываются дополнениями, мелкими количественными уточнениями, теряющими различимость на фоне самого главного, в итоге — единственного различия: твоя и не твоя жизнь. Можно воображать себя, или даже худо-бедно стать — полуангличанином, недоамериканцем, потратить на это единственную свою жизнь… А можно сделаться даже и полным, 100 %-ным американцем, на «Христос воскресе!» — отвечать: «О’кей!» , но и все это все равно обернется экзистенциальной бессмыслицей…

— А что такое «экзистенциальной»? — тут обычно спрашивают некоторые студентки.

— А это — на следующем занятии.

Минвнешторг. Лирико-экономическое отступление

Затронув в предыдущей главе личность, а можно сказать и феномен Евгения Федоровича Сабурова, ученого, поэта, министра, я в видах общей связности сюжета перескочил через один свой важный анкетный пункт. Между студентом, учеником Сабурова и заместителем начальника главка, подчиненным Сабурова, был этап: 1981–1990 гг., моя работа в «системе Внешторга». Еще одна уникальная «смотровая площадка», или даже — «вышка наблюдения» за эпохой. Вышка и в буквальном смысле: одна из семи «сталинских высоток», та, что на Смоленской площади была поделена между МИДом (Министерством иностранных дел) и МВТ (Министерством внешней торговли).

Впрочем, там я бывал не часто. На «Смоленке» размещался сам министр, его аппарат, святая святых — «центральные кадры» и некоторые из важных отраслевых подразделений министерства, так называемых «Внешнеторговых объединений». А прочие многочисленные «ВО»: «Трактороэкспорт», «Электроноргтехника», «Экспортлес», «Техноимпорт», «Алмазювелирэкспорт», «Межкнига», «Внешпосылторг», были… чуть не отделался штампом, «разбросаны» — нет — аккуратно расставлены в «непростых», как сегодня выражаются, местах Москвы.

По особой советской шкале МВТ был самым престижным министерством в стране после МИДа. Помните, как героиня фильма «Москва слезам не верит» мечтательно закатывала глаза, говоря о возможностях Москвы: «Тут же дипломаты, внешторговцы…» . В общем, и «первое семейство страны» подавало пример: заместителем министра внешней торговли был Юрий Леонидович Брежнев. Многие парт-, гос-и военачальники понимали, что лучший способ конвертации своего нынешнего статуса в будущее детей — это пристраивание их во Внешторг. Анекдот внутреннего хождения был следующий:

— Во Внешторге работают Доры, Жоры, Лоры и Суки…

Доры — дети ответственных работников, Жоры — Жены, Лоры — любовницы… их же. А еще — случайно устроившиеся квалифицированные инженеры.

Но при всем этом Минвнешторг долгое время прекрасно справлялся со своими функциями. В книге «Русская водка. 500 лет неразбавленной истории» я рассказал об одном из рекордов в истории мировой торговли: в 1972–1975 годах советский водочный экспорт в США вырос более чем в 50 раз! Главный алкогольный рынок, американский, по стоимости равный всему остальному миру, был завоеван в ходе просто блестящей торгово-рекламной операции. Я хоть и работал в другом ВО, «Внешпосылторге», но хорошо знал главных героев той операции: гендиректора ВО «СОЮЗПЛОДОИМПОРТ» Юрия Борисовича Жижина и ведущего его спеца Владимира Петровича Даева. Слову «импорт» в титуле удивляться не надо, часто бывало — преимущественно экспортное объединение сохраняло в название «импорт», и наоборот — дрейфующее к импорту ВО — оставалось по титулу «экспортным». Понятно, что экспортировать, продать — всегда гораздо труднее, плюс наши производства тогда все дальше уходили в сторону от мировых стандартов, и собственно весь послевоенный период СССР с этой «наблюдательной вышки» можно охарактеризовать, как «нарастающие трудности экспорта».

Возможно, кто-то и донесет до потомков, что в те годы значила фраза: «Я работаю в системе Минвнешторга» . Возможно, «внешторговским Гомером» когда-нибудь попробует стать и автор этих строк. Вести на равных переговоры с миллионерами и миллиардерами, и возвращаться вечером в гостиничный номер с кипятильником, который тоже надо было прятать, чтобы «не уронить достоинства» и перед горничными… Экономить каждый цент суточных и возвращаться домой с тугими чемоданами, превращаясь на месяц в «Деда Мороза» для всех друзей и родственников.

Нашим министром долгое время, наверно, десятилетия, был Патоличев, «сын полка» из Первой Конной армии. А потом, ближе к концу СССР лица на вершине внешторговской пирамиды замелькали — но тут я к каким-то обобщениям не готов (хотя, несомненно, какая-то связь наличествовала).

Мне Внешторг позволил, например, разглядеть вблизи пару явлений довольно-таки глобальных. Например, то, что политики и политологи называли — «финляндизация».

Было две страны, отношения Советского Союза с которыми представляются интересными, важными и характерными для периода «холодной войны»: США и… Финляндия…