Николай Рерих - Химават

Вот об этих пассивных вандалах человечеству тоже пора подумать. На их глазах совершаются всевозможные непоправимые разрушения. В одном случае они произойдут от бомб и так называемой тоталитарной войны, а в других — они совершаются и без бомб, на глазах у всех посредством яда человеческого. Еще большой вопрос, который яд опустошительнее, — будет ли это газовая атака или будет преднамеренное злостное разрушение культуры. В так называемых мирных действиях сейчас происходят немалые антикультурные деяния, а “народ безмолвствует”, и толпы так же, как в каждом уличном происшествии, разделяются на четыре разряда. При этом — увы! — число стремящихся к обороне культуры весьма мало, но зато толпа любопытствующих и злорадствующих весьма велика.

Каждый из любопытствующих и злорадствующих находит или, вернее, старается найти причины своего бесстыдного поведения, но они не желают подумать, что в таком образе действия они причисляют себя к вандалам и участвуют в непоправимых разрушениях. Каждый уклоняющийся от содействия обороне культуры уже навсегда сопричтется к пассивным вандалам. Ведь в каждой пассивности имеется своего рода активность, и такая “активность” может быть еще страшнее и отвратительнее. Последствия ее отзовутся на разложении всей нации. Пусть пассивный вандал не думает, что его промолчание не отзовется где-то актуально. Наоборот, история отыщет не только вандалов активных, но и всех тех, которые попустительствовали и бесстыдно глазели, как при них совершались мучительства и опустошения. Как бессердечны, как жестоки эти молчащие, притворяющиеся глухими, когда человек возопить должен!

Мы говорили об обороне всего ценного для прогресса человечества. Одно — оборона, но совершенно иное — агрессия. Мы звали не обложиться мешками с песком, но противопоставить мощь мысли о культуре, которая должна предотвратить непозволительные разрушения. Истребляют, разбивают и рассеивают памятники культуры, а человечество не только попустительствует, но оно складывает страницу истории: и какая это будет мрачная страница! В ней будут запечатлены озверелые мучители и разрушители, а наряду с ними будет сказано, как огромнейшая часть человечества своим бессердечием потворствовала и способствовала вандализму.

Много есть способов участия в таких преступлениях. Необязательно самолично сбрасывать бомбу с аэроплана, ведь существуют и те, кто производят бомбы, изобретают оружие и средства разрушения. Можно противодействовать культурным начинаниям, можно разрушать или искажать созидательные мысли и тем способствовать одичанию. Из преднамеренных преступных замыслов может возникать рассеяние, расчленение и уничтожение целых объединенных накоплений. Каждый, кто делом или мыслью будет способствовать таким опустошениям, навсегда сопричислится к вандалам, опустошавшим дух человеческий.

Страшные дела творятся в мире. Самые истребительные войны уже не называются войнами; непоправимые разрушения называются “переменою политики”, и вандалы спесиво изобретают себе новые мундиры и одеяния, считая себя вершителями судеб. Не все ли равно, каким именно шагом человечество будет спешить к самоистреблению и к братоубийству? Может быть, будет изобретен и особый бег, чтобы поспешить к преступному вандализму. Но неужели же огромное большинство любопытствующих и злорадствующих, этот гнусный “терциус гауденс”, не может понять, что они-то и способствуют всевозможным видам вандализма. Попустительство есть соучастие в преступлении. Возопить должен человек против вандализма.

Жутко быть свидетелем того, как наследники Гете и Шиллера превращаются в грубых вандалов.

“…Ибо, что блокада не могла отрезать и что было даже проталкиваемо врагом — это были вести, мертвящие, каждодневные, деморализующие слухи, доносящиеся об оргии святотатства и вандализма в Риме, о бешенстве фанатического иконоборчества, о том, что собор Святого Петра обращен в конюшню и ландскнехты ставят своих коней в Станцах Рафаэля в Ватикане, об извержении из гробницы тела Папы Юлия, об отрубании голов Апостолов, о шествии лютеран с копьем Святого Лонгина, о святотатстве над платом Святой Вероники, о вторжении в Святая Святых, о ночных бесчеловечных жестокостях, о кардинале в шутовском погребении и воскресении в своем гробе, об убиении аббата за отказ отслужить мессу мулу; весть за вестью, доходящие до трещины в куполе и проверенные ежедневно своими глазами на процессиях священнослужителей, проходящих по улицам к местам их продажи и кульминирующихся в ночном конклаве пьяных ландскнехтов, под стенами самого замка кощунствовавших над мессой…” Так рассказывает историк о разграблении Рима испанцами и ландскнехтами при Папе Клименте.

Другой очевидец добавляет: “Голод и чума следовали за вторжением. Город был истощен, и армии грабили уже не из-за золота, но для хлеба, разыскивая его даже в постелях больных. Молчание, пустынность, зараза, трупы, разбросанные здесь и там, потрясали меня ужасом. Дома были открыты, двери выломаны, лавки пусты, и на опустелых улицах я видел лишь фигуры озверелых солдат”.

Приводим строки из описания именно этого очередного разграбления Рима, ибо о нем, сравнительно с другими вторжениями, обычно рассказывается мало. Обычно в школах знают, что Папа Климент должен был провести некоторое время в замке Св. Ангела, но действительные ужасы вандализма и святотатства не упоминаются. При этом и император, и прочие короли не считали это даже войною. Если мы вспомним другие документы этого же злосчастья, то увидим, что при некоторых дворах это отмечалось как печальный, непредвиденный эпизод. Когда же прибыли испанские уполномоченные для урегулирования положения, то и они, совместно с генералами грабившей армии, не могли сразу овладеть положением; до такой степени вандализм, озверелость и кощунство овладели испанцами и ландскнехтами.

Откуда же могло произойти такое ярое кощунство и жестокость? Оно, конечно, произошло от жестокосердия вообще. Но откуда же вдруг могло вспыхнуть такое неслыханное жестокосердие? Разгорелось оно, конечно, от ежедневной грубости. Мы все знаем, как незаметно вторгается в жизнь зараза грубости. Начало хаоса проявляется всюду, где, хотя бы на минуту, забыто продвижение. Нельзя же на мгновение оставаться в прежнем положении, — или вниз, или вверх. Много написано в литературе, драмах и трагедиях о природе грубости и жестокости. О нравах ландскнехтов и других военных наемников достаточно написано литературных произведений и накоплено всяких хроник. Вот из этой повседневной грубости, питаемой и дозволенной, и вспыхивает безобразнейшее кощунство, святотатства, всякие вандализмы и всякие ужасные проявления невежества.