Алексей Панов - Школа сновидений

Снам о новых одеждах предшествуют или перемежаются с ними сны с мотивом очищения. Сюда входят сны, связанные с очищением водой: мытье, стирка, ванны, а также другие более глубокие, связанные с очищением отдельных органов или всего тела: решение экскрементальных проблем, удаление, чего-либо с поверхности тела либо из некоторых органов (посредством операции или каким-либо другим образом) и т. п. Общая интерпретация этих снов затруднений не вызывает, гораздо сложнее понять и осознать причины проблем, которые вызывают необходимость очищения.

Отметим, что в структуре неявного посвящения знаком более глубоких изменений и очищения является сон с испражнением в помещении на высоком этаже многоэтажного здания в присутствии сущностей (как правило, женского пола), которые источают такую материнско-сестринскую благожелательность и покой, что у сновидящего не возникает каких-либо комплексов или негативных реакций в связи с такой публичной дефекацией.

Сновидения, в которых очищение происходит в виде операции, наиболее эффективны в смысле незамедлительности результата на физическом плане, — как правило, некоторое время после такого сна сновидящий ощущает последствия операции наяву: после очень недолгого чувство опустошенности в месте, где производилась во сне операция, и непривычных ощущений, наступает легкость, приятное, облегчение самочувствия, повышается энергетический тонус, спадает какой-то груз, который до операции был привычным. [44] Не столь редки случаи, когда после такого рода операций исчезают и достаточно серьезные физические болезни, включая опухоли. В таких случаях обилие физических и энергетических ощущений часто затмевает для сновидящего поиск причин столь серьезного отклонения, потребовавшего оперативного вмешательства, на более тонких уровнях.

* * *

«В ночном океане движется огромный корабль. Бесчисленное количество его палуб-этажей сверкает бело-желтой иллюминацией. Это целый мир на воде. Мы — я и Н. — находимся на нем, но почему-то лихорадочно ищем способ убраться отсюда. Я знаю, что там вдали, за правым бортом, есть земля или ещё что-то, что манит к себе.

Поиска шлюпки или иного плавсредства не помню. Вспоминается только спуск к черной ночной воде по шторм-трапу. И вот мы вдвоем уселись в небольшую лодку. Озираюсь по сторонам в поисках весел, паруса или хотя бы доски. Но, увы, ничего похожего нет. А корабль продолжает следовать своим курсом. Нашу лодку относит волной от уходящего корабля.

Отчего-то я перегнулся через корму лодки и там, под водой, увидел винт, ось которого уходила под днище. Прыжка в воду не помню, — под водой оказался сразу, как только подумал об этом. Все просматривалось очень хорошо, видна была ось винта, закрепленная хомутами из серого металла прямо на киле лодки. Видны были доски днища лодки, и все это освещалось тусклым рассеянным светом. Я удивился, откуда свет, раз на поверхности ночь? Потом я попытался руками сдвинуть винт с места, но безрезультатно. Вмиг я переместился опять в лодку. Н. спросила о моих успехах. Я объяснил, что не могу понять, как этот винт вообще может двигаться, если он наглухо закреплен и какой-либо приводящий механизм отсутствует. В это время передо мной или в моей голове возникает видение, объясняющее и наглядно демонстрирующее способ приведения в действие этого злополучного механизма.

Нужно было взять белую ленту (шириной в три пальца, точно помню), пропустить её конец сквозь дно лодки, захлестнуть за ось винта и, обернув этой лентой несколько раз неподвижную ось, вытащить её через дно обратно в лодку. Затем, связав (а скорее срастив) края этой ленты, превратить её в бесконечный канат, которым можно было заставить винт работать. Я попытался воплотить увиденное. Откуда же взять эту ленту? Тут же я узнал: эта лента во мне. Как только эта мысль оформилась, я увидел всю картину со стороны: ночной океан, в лодке сидим мы с Н., я, стоя на корме, манипулирую как бы пустыми руками, словно перетягиваю несуществующий канат. Лодка двигалась сначала неуверенно, потом все быстрее, по мере приобретения моего опыта в обращении с силовой веревкой. Сноровка появилась очень быстро, и дальше не нужно было уже тянуть ленту руками (вернее, ощущать, что ты тянешь что-то руками), а просто видеть, как она должна работать, и она работала. После этого всего берег, который мы чувствовали с корабля, быстро приблизился. Это была не естественная земля, а огромный остров, явно созданный кем-то в форме круглого непропеченного бетонного торта, ощетинившегося во все стороны серыми ноздреватыми лепестками мокрых от воды пирсов.

К одному из этих пирсов мы и пришвартовались. Помню, бетон был покрыт слизью, от чего неудобно было залезать с низкой лодки на эту постройку. Потом мы стали искать людей, чтобы узнать хоть что-нибудь об этом месте. Ходили долго, вокруг были звуки, шумы обитаемого мира, но на глаза никто не попадался.»

* * *

Я встречаю Н., она только что вышла из какого-то дома. Мы стоим на обочине улицы в полдень солнечного дня. Голова и плечи Н. обтянуты какой-то красной пленкой.

Вот я, которую ты искал, говорит она, — если я тебе нужна, бери меня. Я чураюсь вида этой красной херни. под которой скрыты её лицо, волосы и плечи, и отвечаю, что такая она мне не нужна. Она куда-то уходит, оставляя меня одного.

И тут меня бело-голубой молнией пронзает мысль, что нужно было разрезать, снять эту пленку, хотя бы попробовать это сделать. Я бросаюсь вдогонку Н., ищу её на соседних улицах, в дальнем переулке замечаю её с уже свободными волосами, бегу за ней, но не успеваю остановить её: она входит на территорию, оцепленную колючей проволокой, идет к темно-серым зданиям под низким пасмурным небом. Я тоже захожу на эту территорию и вижу, что Н. уже поднялась по лестнице на верхний этаж одного из зданий. Я вижу, как за ней захлопываются тяжелые бронированные двери. Я понимаю, что она стала одной из женщин, которая стирает белье «крутым».

Ко мне подходит охранник и спрашивает, что я здесь делаю. Я ему говорю, что где-то здесь должна быть школа, может быть это не здесь, а в окрестностях, да, это не здесь. Он мне недвусмысленно объясняет, чтобы я проваливал отсюда, что мне нельзя здесь находиться. Я, оглядываясь, медленно ухожу, хотя все мое тело почти орет, что нужно сваливать отсюда, из этого темно-свинцового сумрака как можно быстрее.

И вот я уже иду по каким-то сумрачным улицам рядом с зоной, где осталась Н., и на правой обочине открыт люк в какие-то подземелья, я туда заглядываю — это полузатопленные водой бледно-серые залы, и если туда падаешь — уже никого никогда не встретишь. Я отшатываюсь от перспективы такого одиночества, а вслед за мной из люка вырывается змей, хозяин этих подвалов, но не успевает меня схватить. В дальнем конце улицы я вижу какую-то женщину, которая дает мне понять, что из каких-то высших религиозных соображений мне нужно войти в эти подземелья, обязательно нужно, убеждает меня эта экзальтированная особа, но мое тело знает, что я туда не захочу ни за что и никогда.»