Владимир Лермонтов - Дельфания. Сокровенные истории

– Мы твои друзья, – сказал тот, что пониже ростом, и улыбнулся. – Нечто не признал?

– Да нет, вы ошибаетесь, я вас вижу впервые, – возразил я.

– А ты приглядись повнимательнее, – подхватил тот, что повыше.

– Нет, – твердо сказал я. – Раньше я вас никогда не видел.

– Не видел! – вместе заулыбались странники. – Каждый день с нами встречался, а теперь не признал. Вот как! – и они посмотрели друг на друга.

Мало того, что все происходящее было нелепо, так и сам тон беседы вовсе поставил меня в тупик. Все это мне даже показалось неким розыгрышем, только не к месту и не ко времени такие шутки.

– Я вас не знаю, отцы, – повторил я.

– Ну что ж, – сказал тот, что потолще. – Я – Часовня.

– А я – Колоколица, – сказал худой.

После этих признаний меня пот прошиб. Я пристально вглядывался в их лица, и внутри у меня что-то застонало и похолодело. Бог мой! – вдруг начал понимать я. – И ведь верно, похожи! Да только разве такое возможно? Острая, как лезвие, скользнула в моем мозгу догадка: наверное, у меня что-то с головой, может быть, на почве пережитого?

– Нет, Владимир, не волнуйся, – произнес Часовня. – У тебя с головой все в порядке.

Они и мысли читать могут, осенило меня.

– Можем. Но главное, для чего мы пожаловали к тебе, – так это сказать, чтобы ты не кручинился и не горевал о нас. Это ведь для людей мы сгорели, а на самом деле нас Господь к Себе забрал. Если сказать по-вашему, по-мирскому, так мы перешли через огонь в другой способ существования – невидимый обычному взору.

– Бессмертный вид у нас теперь, – пояснил высокий странник.

– Мы теперь на небесах, – сказал Часовня. – Нас можно там увидеть, если очами души в небо смотреть.

– Так что живы мы, Владимир, и невредимы, только стали другими. Огонь-то невежество сжигает, а любовь и красоту окрыляет, делает вечной, небесной.

Я старался переваривать услышанное, насколько это было возможно в такой ситуации.

– Что же мне теперь делать? – спросил я. – Как жить дальше?

– А дальше, добрый человек, для тебя начнется новый путь.

– Что же это за путь?

– А путь этот без пути! – приглушенно и таинственно поведал Часовня.

– Как же это понять – путь без пути? – недоумевал я.

– Начало пути – это когда нужно строить вещественные, материальные храмы, чтобы были стены и ученик в них возрастал и мужал. На это время дается и карта, и указания, куда идти, что и как делать. Но как вырастет ученик – стены ему более не нужны, начинается путь без карты, без стен, без указаний. И тогда приходит пора строить внутренний, духовный, так называемый себенский храм! – торжественно проговорил Колоколица.

– Вот-вот, – вторил ему Часовня. – Вещественные храмы ты научился строить, теперь учись строить духовные – в сердце и в душе своей. Это и есть путь без пути.

– А строить храм в душе своей, – подхватил Колоколица, – куда сложнее, нежели из бревен или камня. Люди-то научились материальному строительству, а вот духовному еще нет. Не всякому под силу такое, но дело это самое главное и важное. Ибо Господу разве постройки ваши нужны? Разве украшения и подношения? Нет! Ему любящие сердца ваши и светлые души нужны – вот что ждет Создатель от людей.

Эти наставления странных старцев настолько поразили меня своей простотой и глубиной, что я не решался что-либо сказать. Их слова будто пелену с глаз моих сбросили и обнажили то, над чем я так долго и мучительно бился.

– А мне уж стало думаться, что, может быть, Всевышний наказал меня. Ведь я так любил вас, а у меня отняли это, – вымолвил я. – Больно это. Очень.

– Не наказывал тебя Господь, – мягко и ласково произнес Часовня. – А выталкивал тебя на новый путь, в новую жизнь. А боли твои и страдания – это боли нового рождения. Женщина в родах стонет и плачет, а потом рождается жизнь – жизнь подлинная, светлая, божественная. И твоя боль, Владимир, – боль потуг, которые выталкивали тебя из прежней утробы в жизнь без рамок, стен, оболочек, в жизнь, где между тобой и Всевышним уже ничего не будет стоять. Где ничто не будет препятствовать воспринимать Его непосредственно.

– Радоваться ты должен! – улыбнувшись, воскликнул Колоколица. – В новую жизнь родился, а он на́ тебе – горюет!

– Так как же понять самому-то было? – защищался я, а внутри что-то уже ожило и забило еще маленьким, но все-таки родничком надежды.

– Ничего, ничего. Жизнь твоя только начинается, – торжественно заключил Часовня. – Ждет тебя впереди такое счастье и праздник, что и представить себе не можешь!

– Так что же мне делать, старцы, скажите! Не томите, – умоляюще спросил я.

– Сказали мы тебе все, что нам надобно было сказать тебе, Владимир. О большем нас не спрашивай. Пора нам, – засобирался Часовня.

– Ну хотя бы одно словечко! – взмолился я, испугавшись того, что старцы уйдут, а я чего-то у них не выспрошу.

– Хорошо, – Часовня приостановился, тем временем как Колоколица уже почти скрылся в зарослях молодого лесняка. – Запомни имя Иларион. Прощай, Владимир! Мир сердцу твоему, – подытожил Часовня и скоро поспешил за Колоколицей…

Вдруг я открыл глаза и понял, что крепко уснул. Ноги затекли, и у меня не получилось сразу встать. Я выглянул из-за ствола дуба – Ассоль безмятежно спала на боку. Вокруг было тихо, изредка доносились птичьи голоса. Значит, это был сон! Как странно, думал я и растирал ноги, в которых тысячи мелких иголочек кололи во все стороны.

Наконец Ассоль подняла морду, посмотрела на меня и потянулась.

– Ну что, Ассоль, выспалась? – спросил я собаку.

А та уже отряхивалась и вертела хвостом, предвкушая поход.

– Пойдем домой. Вот только заглянем на источник и попьем воды.

Впервые за последние месяцы я почувствовал, что с сердца у меня будто камень свалился, и я начал даже шутить. Собака, учуяв игривое настроение хозяина, подскочила ко мне, встала на задние лапы и лизнула в лицо, угодив своим носом прямо мне в губы.

– Тьфу ты! – отплевывался я. – Ну хватит!

Но ее уже было не остановить. Она бегала вокруг меня, нападала, убегала, потом стала носиться во всю прыть, совершая прыжки через поваленные деревья, зарывалась в сухие листья, оглашая лес радостным лаем.

Жизнь продолжалась, а точнее – начиналась новая. Вот какая, это еще нужно было понять, а самое важное – надо было уразуметь, что же такое путь без пути и кто такой Иларион?

Константин и Мария жили в небольшом городке, затерянном в казахстанских степях. Константину было сорок, когда он встретил Марию, девушку двадцати пяти лет, и женился на ней. У него это была уже вторая семья. Первый брак для Константина оказался изначально неудачным. Его первая жена Елена была чрезвычайно эгоистична, заносчива и стремилась к сытой и обеспеченной жизни. Внешностью Елена отличалась весьма соблазнительной и с детства привыкла находиться в центре мужского внимания. Она относилась к той категории женщин, на которых, как пчелы на мед, слетались мужчины. Конечно, Константин всеми силами старался сделать их семейную жизнь счастливой. Кроме основной работы на горно-обогатительном комбинате он постоянно подыскивал побочные заработки и специализировался на ремонте квартир. Через год после свадьбы у них с Еленой родилась дочь Юлия. Константин всегда мечтал иметь дочь, и его мечта сбылась.