Елена Хотулева - Гравюры на ветру

Клаус, который обычно в таких ситуациях не только не терял спокойствия, но даже, наоборот, испытывал чувство некоего азартного удовлетворения, несколько изумился, увидев столь неожиданно прорвавшуюся у Хельги бурю эмоций. «Должно быть, я действительно сильно напугал ее», — подумал он и, внутренне отмечая, что от всей его дневной усталости и раздражения не осталось и следа, решил, что сегодняшний спектакль можно считать законченным.

— Встань! — ледяным голосом приказал он. И, глядя, как Хельга мучительно старается спрятать от него заплаканное лицо, добавил, — Иди к себе, я никуда тебя не отправляю.

Хельга, с трудом ощущая изменившуюся для нее реальность, молча поднялась с пола и, понимая, что в этой ситуации любое сказанное ею слово может оказаться чревато последствиями, быстро покинула комнату.

Оставшись один, Хайдель сел в кресло и задумался. «То, что она так боится возвращения туда, — это понятно, — рассуждал он, затягиваясь сигаретой. — Но отчего теперь для нее смерть стала предпочтительнее жизни в лагерном бараке — это вопрос. Раньше она придерживалась явно другого мнения». Он посидел так еще некоторое время, пытаясь разобраться и проанализировать все произошедшее за последний час, и, выкурив пачку сигарет, решил наконец, что все предельно ясно. «Завтра я проверю свою догадку, — подумал он, вставая, — а теперь, пожалуй, мне пора спать».

На следующий день Клаус постарался вернуться домой не слишком поздно. Разыскав на кухне итальянца и отдав ему необходимые распоряжения относительно ужина, он поднялся наверх и, сев в кресло, немного задумался. «Интересно, в каком она находится состоянии после вчерашнего разговора? Хотя… О чем бы она ни думала в течение всего этого дня, сейчас она наверняка готова к тому, что я ее вызову и о чем-нибудь спрошу. Так что не буду зря терять время и скажу ей то, что собирался», — решил он и позвонил.

Спустя несколько минут Хельга появилась на пороге его комнаты.

— Послушай, Хельга, — Клаус напустил на себя безразличный вид, пытаясь тем самым показать, что все произошедшее вчера его не волнует, — сегодня у меня годовщина одного семейного торжества, которое я по традиции привык отмечать как праздник. Думаю, что ты не будешь против и составишь мне компанию… Помнишь, так же, как в тот день, когда мы первый раз ужинали вместе… Итак, ровно через час я буду ждать тебя в гостиной.

Хельга спустилась к себе в комнату и, села на кровать. «Это только продолжение вчерашнего, — думала она, едва сдерживая слезы. — Теперь меня не спасет даже правильное поведение, потому что его поступки не поддаются логике и здравому смыслу. Что мне делать, о чем говорить, как двигаться? Я не знаю ответов на эти вопросы и понимаю только одно — мне страшно». Она посидела еще немного, а после, как будто что-то решив про себя, крепко сцепила перед собой руки и стала мысленно повторять: «Пожалуйста, будь сегодня таким же, как и раньше. Пусть все, что произошло вчера, окажется всего лишь недоразумением, которое ты мне давно простил. Пожалуйста, не будь жестоким».

После этого она встала и достала из-за занавески вечернее платье, купленное почти месяц назад в Айхенвальде. Хельга приложила его к себе и попыталась рассмотреть себя в маленьком зеркале. «Может быть, это мой последний ужин в этом доме», — подумала она и расплакалась, но, вспомнив о том, что у нее не так уж много времени, стала собираться.

Через час Хайдель услышал легкий стук в дверь.

— Войди, — сказал он и встал около серванта.

Зайдя в комнату, Хельга остановилась у порога и решила не сходить с этого места до тех пор, пока не услышит четкого приказа. Она знала, что он будет наблюдать за тем, как она боится, и, чтобы хоть как-то скрыть свою дрожь, спрятала руки за спину.

Хайдель был поражен, увидев ее в этом наряде. Он стоял и рассматривал красоту ее лица, волос, фигуры. Любовался, как она выглядит в неизвестно откуда взявшемся темно-бордовом декольте, которое ей удивительно шло. Едва ли он сознавался себе, что был застигнут врасплох ее красотой, однако в том, что он приятно удивлен, Хайдель готов был расписаться.

— Ты великолепно выглядишь, — улыбнувшись, он сделал жест в сторону стола. — Прошу садиться. Сегодня мы будем пить шампанское, — сказал Клаус, дожидаясь, когда Антонио наполнит их бокалы. — И я произнесу тост.

Он немного помолчал, глядя на пламя свечей сквозь быстро поднимающиеся дорожки пузырьков в бокале, а через некоторое время сказал:

— Хельга… Я хочу выпить за тебя. За то, чтобы исполнилось твое самое заветное желание.

Она вздрогнула, как прошлый раз, услышав звон хрустальных бокалов, и, сделав несколько глотков, посмотрела на Хайделя.

— Ты ничего не сказала мне в ответ, — сказал он, погружаясь в ее взгляд цвета расплавленной меди.

— Я не осмелилась, потому что вы не приказали мне говорить.

— Да? — спросил он, одновременно жестом давая понять итальянцу, что их пора оставить наедине. — А мне казалось, что ты не всегда ждешь от меня разрешения.

Хельга секунду молчала, кусая губы, а после раздумья сказала:

— Пожалуйста, позвольте мне попросить прощения за то, что я вчера начала говорить без приказа.

— Позволяю, — медленно сказал Клаус, пытаясь подольше продлить очарование момента.

— Простите меня, господин Хайдель, я виновата, — Хельга изо всех сил превозмогала в себе желание расплакаться от страха, — я понимаю, что оправдываться бессмысленно, но все же…

— Все же? — Клаус сделал глоток вина.

— Я… Я только хотела сказать, что очень испугалась вчера, и этот страх… Только он может служить мне оправданием…

— Ну сегодня-то у тебя нет причин так бояться? — Хайдель слегка улыбнулся, — или ты снова будешь говорить без разрешения?

— Нет, этого больше не повторится.

— Ну хорошо, — сказал он, делая вид, что эта тема перестала его интересовать. — Хватит разговаривать, лучше приступим к еде.

Некоторое время они сидели в тишине, но когда Антонио сменил тарелки, Клаус сказал:

— Расскажи мне, как тебе жилось там… В пятом бараке.

Хельга подняла на него глаза и, покачав головой, сказала:

— Пожалуйста, господин Хайдель, я вас умоляю…

— Неужели, — рассмеялся он в ответ. — Или не отвечать на поставленный вопрос не считается нарушением моих приказов?

Хельга закрыла лицо руками и молча расплакалась. Она подумала, что теперь уже ее ничто не спасет от возвращения в лагерь, и от этого на нее накатила волна такого отчаяния, что держать себя в руках она больше была не в силах.

Клаус, молча наблюдавший за ней все это время, резко встал из-за стола и, подойдя к Хельге сзади, положил руку ей на плечо. Она вздрогнула, почувствовав это прикосновение, и замерла, перестав плакать.