И Калышева - Основы истинной науки -II

Для людей же, которые предполагают, что их «я» иногда относится к душе, а иногда к телу, вопрос об отношениях тела к душе и о распределениях жизненных функций между ними чрезвычайно усложнён, и это обстоятельство не может не породить множества неясностей в представлениях их собственного внутреннего мира. Они невольно спрашивают себя: какие ощущения и жизненные проявления должно относить к телу, и какие - к душе? Где кончаются функции тела и где начинаются функции души, т.е. какая грань разделяет их? Что играет главную роль в жизни человека на земле - душа или тело? И, как следствие этих вопросов, касающихся прямо природы их существа или организации, являются другие, затрагивающие форму и образ их жизни на земле, и они опять в недоумении спрашивают себя: что же надо больше культивировать в себе - тело или душу? Подчинять ли душу требованиям тела, или, наоборот, тело требованиям души? Следовать ли некоторым аскетическим вероучениям, требующим, путём изнурения своего тела, вызывать его подчинение душе, или, следуя древним философам, воспитывать и беречь тело, так как будто бы в здоровом теле должна быть здоровая душа?

Вообще говоря, ни одна наука не даётся человеку с таким трудом, как наука о самом себе и ничто не кажется ему так загадочным, как он сам.

Не следует, однако, удивляться, что человек, живя на земле в своём грубом и вещественном теле, не отдает себе ясного отчёта в природе своих ощущений и проявлений жизненной деятельности. Они действительно чрезвычайно сложны и разнохарактерны, а способности человека слишком ограничены и вполне недостаточны, чтобы помочь ему изучить самого себя; кроме того, человек сам не сознаёт с одинаковой отчётливостью всех впечатлений, ощущений, отправлений и потребностей своего существа. Сознание ощущений более сильных и интенсивных всегда затемнят, а иногда совсем стушёвывает сознание ощущений более слабых. В большинстве случаев сознание своей органической жизни тела и деятельность разума, направленная к удовлетворению житейских потребностей и забот, проявляют наибольшую силу и давление на его существо, что всегда ослабляет, а иногда и совсем уничтожает всё сознание его внутренней духовной жизни. Чем сильнее проявляются и напрягаются человеком жизненные или органические силы, чем более он озабочен житейскими нуждами или материальным своим обеспечением, чем сильнее напрягает он свой разум для разрешения вопросов своего земного благосостояния и своего личного довольства, тем более затемняется в нём сознание отвлечённого духовного мира, как того, который находится в нём самом, так и того, который проникает всю вселенную и служит основой всего существующего в природе.

Это совершенно так же, как свет солнца днём скрывает от нашего взора свет луны и звёзд; но стоит солнцу вечером начать уменьшать силу своего света, и мало-помалу станут появляться на небе звёзды одна за другой, пока не загорится всё небо. Свет звёзд, на тёмном небосклоне, не похож на солнечный свет, он имеет совершенно другой вид и свойства, однако обратите внимание, как ярко они для нас горят в тёмную ночь; как отчётливо мы видим каждую порознь и каждую с самостоятельным цветом, а ведь днём они совершенно не были нам видны.

Человеку, желающему увидать свой внутренний и духовный мир сияющим и блестящим и посредством этого убедиться, что, кроме видимых жизненных потребностей и органических отправлений, в нём есть нечто другое, невидимое, высшее, более чистое и святое - нельзя посоветовать производить исследования себя в то время, когда органическая и жизненная деятельность находится в полном разгаре и напряжении или когда деятельность разума поглотила всё его существо житейскими или научными заботами.

Не время начинать в себе поиски своего духовного элемента за каким-нибудь лукулловским обедом при многочисленном обществе, разгоряченном вином и праздными речами, или во время учёных диспутов, или в разгаре бала, или медового месяца. На всё должен человек отводить особое время, и тем более это мудрое правило должно относиться к проявлению в человеке духовной стороны его существа, требующей известной подготовки и исполнения некоторых условий, касающихся обеих природ, заключающихся в человеке, как отвлечённой, так и материальной.

Для анализа духовного своего элемента лучшее время наступает тогда, когда деятельность наших умственных и органических сил несколько понижена; когда солнце нашей ежедневной жизни умеряет силу своих лучей, а это случается часто:

1) Всякий день вечером, когда жизненные силы истощены, разум устал от дневной работы, и человек чувствует потребность, отдохнуть сосредоточиться, свести итоги дня и набраться новых духовных и физических сил для дальнейшей работы.

2) Во время болезней наиболее ясные ощущения внутренней жизни получает всякий, как следствие сильных и продолжительных страданий.

3) Под старость, когда весь организм расшатан и отказывается служить, но душа бодра, крепка и мысли свежи.

4) При сильных житейских неудачах и постигших человека несчастиях, когда, после чрезмерной напряжённости умственных сил, является безнадёжное состояние апатии, при котором разум ослабевает и начинает сознавать своё бессилие.

5) Лучше всего предъявляет наша внутренняя природа свои права у одра умирающего близкого нам человека, или при сознании своей собственной близкой смерти. В эти минуты, когда перед нашими глазами совершается страшное таинство смерти, мы всецело поглощаемся могущественным влиянием, производимым им, как на самого умирающего, так и на всех присутствующих, окружающих его лиц. Это впечатление стушёвывает и затемняет все остальные, как житейские, так и органические, и наш духовный элемент блестит перед нами, как яркая звёздочка на тёмном небосклоне, так светло и определённо, что исчезает всякое сомнение в том, что не последует наше «я» за тем бренным останком, который сделается скоро достоянием земли.

Но приобретаемая опытом жизни уверенность в духовную жизнь принимается разными лицами совершенно разно, а именно:

1) Есть люди, которые прямо избегают анализа своего внутреннего духовного мира и вообще всех разговоров и напоминаний о смерти. На них нападает какой-то безотчётный панический страх и какой-то трепет, как перед чем-нибудь необъятным, сверхъестественным, противным при роде их существа. Одни сравнивают это чувство с чувством безотрадной и безысходной пустоты; другие с ощущением, когда человек теряет почву под ногами; третьи говорят, что это чувство похоже на головокружение или обморок, при котором человек не теряет полного сознания, но все ощущения переходят в тяжёлый и удручающий кошмар, при котором человек представляет себя летящим вниз в беспредельную бездну. Все эти ощущения, конечно, нестерпимы уже сами по себе, но, кроме того, они доводят человека до такого состояния или настроения, при котором он не может заниматься житейскими делами. Поэтому люди эти всеми силами отгоняют от себя всякое воспоминание о смерти, стараются развлекаться или ещё с большею ревностью погрузиться в водоворот обыденной жизненной деятельности. Но благоразумно ли они поступают? Если одно воспоминание о смерти уже леденит человека до мозга костей, то какова же будет действительность; ведь смерти они избегнуть не могут, что же будет тогда? Какую будущность они сами себе готовят? Всякий мало-мальски практически развитой ум, сопоставляя условия своих личных выгод и невыгод настоящих в связи с будущими, поймёт, что сойти за гроб человеку, к тому не подготовленному, не может составить его расчёта, ибо жертвовать бесконечной жизнью для временной безрассудно. Убийственнее всего, когда эта особенность характера встречается между верующими людьми и исповедующими свою религию. Эти люди должны считать себя в высшей степени несчастными.