Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

Когда день клонился к закату и наступали сумерки, в комнате включалась свисающая с потолка на проводе лампочка. Косой солнечный луч, меняя угол падения и медленно перемещаясь по комнате, смешивал цвета на стене, чуть подсвечивая то один, то другой оттенок, помогая дню плавно соскользнуть в вечер. Комната словно сияла под воздействием замедлившегося времени. Что-то распахивалось во Вселенной, когда он сидел с нами; его тонкий неуловимый аромат пронизывал собой обычные предметы и помещения. Обстановка убаюкивала, и порой его голос возвращал меня к действительности, когда, очнувшись от забытья на низком диване с кучей подушек и уставившись в угол комнаты, я пытался сообразить, где нахожусь.

До меня постепенно начинало доходить, что я уже в течение получаса смотрю на ту самую свисающую с потолка лампочку и что у меня нет ни малейшего желания уйти.

— Духовная кома! — кричал он, если кто-нибудь засыпал, но всё равно раз за разом происходило одно и то же.

Мы плавали в потоке его благозвучного, резкого, переливающегося голоса, который, подобно пламенеющим облакам на горизонте, гипнотизировал нас своей природной силой, в то время как он говорил, говорил, говорил… весь день и вечер без остановки.

— Проститутки — единственные, кто реально поставляет товар, и на их улице бывает праздник. Но даже у проституток жизнь когда-то заканчивается!

И так далее и тому подобное.

— Таково моё мнение! — обычно напоминал он нам, когда речь снова заходила о Джидду Кришнамурти. — Он как тот моряк. В каждом порту у него было по девушке. Но одна вещь восхищает меня в этом ублюдке! У него получилось сохранить это в тайне! Когда в деле замешано более одной женщины, это почти невозможно!

Эти фразы, повторяемые многократно, я запомнил наизусть, потому что они самостоятельно вползали в несуществующий ум и прописывались там, независимо от обстоятельств, хотя в его присутствии обстоятельства, похоже, вообще имели мало значения. Встретиться с ним было всё равно что открыть дверь в некое безвременное пространство, где вы находили то самое сладкое ничто, подвешенное в обычной жизни, как удобный космический стул. Я никогда раньше не сидел так долго без ощущения скуки в её привычном значении. Абсолютное отсутствие какой-либо деятельности с виду было похоже на скуку, но эффект имело совершенно противоположный. Чем больше я его слушал, тем менее скучно мне становилось. Меня поражало, что целыми днями я мог находиться в комнате, полной незнакомых людей, и беззаботно парить вместе с ними в воздухе, как пылинки в луче света по имени Юджи Кришнамурти.

Я никогда не забуду, каким был свет в той комнате. Иногда мне хотелось заснять происходящее на видео, но я понимал, что механическое устройство не в состоянии передать окружавшее его пространство — живое, пульсирующее светом и энергией. В то время я не знал, почему рядом с ним было так легко. Присутствие этого непостижимого человека помещало мир туда, где ему и положено быть, — в забвение. Бледные цвета стен, доносящиеся с улицы бормочущие голоса и ощущение прохладного пола под ногами в сентябрьской жаре Мумбая — вот и всё, что существовало. Всё остальное стирали его голос, его улыбка, его выпады. Даже если они оказывались крайне резкими, его комментарии вскрывали рану конфликтующего человеческого сознания.

Он снова говорил о духовности:

— Вы все попались на эту чушь. Я отказался процветать на легковерии и доверчивости людей!

А я процветал на голосе, повторяющем фразу с механической точностью. Он испускал непрерывный поток многогранных вибраций, образующих неповторимую музыку. Вибрации рождались с каждым его вдохом и растворялись снова в одном непрерывном движении. Он вздымал и разрушал мысли подобно океану, ритмично накатывающему на берег и размывающему его своими волнами.

«Вам не нравится то, что я говорю, потому что это подрывает всю индийскую культуру и психологическую надстройку, воздвигнутую на фрейдистской фальшивке».

До тех пор, пока он не появился, Юджи постоянно спрашивал:

— Где он? Где этот ублюдок?

Махеш Бхатт, его близкий друг, его голос в средствах массовой информации, его контраст и биограф, однажды наконец объявился. Громогласный болливудский режиссёр/продюсер вошёл в комнату так, словно ступил на сцену, рванув на груди мешковатую рубашку и орудуя телефонами, как пистолетами. Этот крупный круглый человек с благородным лицом и огромными драматическими глазами уставился на Юджи. Он был одет в униформу: чёрную рубашку и синие джинсы с отворотами. Сделав театральную паузу и задержавшись в дверях, он крикнул так громко, что мы вздрогнули от неожиданности:

— Я пришёл!

— О Господи! — пробормотал Юджи, отпрянув и закрыв уши руками, а затем закричал на него:

— Эй! Ты где был?

Игнорируя вопрос, Махеш вышел в центр сцены, ступая осторожно, словно охотник, напротив которого находится опасный рычащий и воющий зверь, чувствующий добычу.

— Эй! Ты почему ещё живой?

Неожиданно он превратился в зверя, присмиревшего в присутствии великого волшебника.

— Юджи, нет! Ты меня уже убиваешь! Я же ещё молодой! Мне ещё рано уходить!

Снова превратившись в охотника, он сложил из пальцев фигуру, напоминавшую пистолет, и направил на него.

— Помогите мне! — сказал он нам, стреляя сверкающими глазами по комнате. — Я должен убить его до того, как он убьёт меня!

Снова пригнувшись, дразня и угрожая «пистолетом», не забывая поглядывать на нас, он подошёл совсем близко к Юджи, бесцеремонно плюхнулся на пол и уселся со скрещёнными ногами, бросая взгляды во все стороны. Затем он вцепился в ногу Юджи, а тот отпрянул и с притворным удивлением закричал на Махеша:

— Эй! Ты, ублюдок!

Тогда Махеш схватился за ножку стула и начал трясти её, крича:

— А-а-а-а-а! Юджи!

Вдруг Юджи стал похож на маленькую хрупкую птичку. Махеш снова неожиданно изменился, превратившись на этот раз в дикого, но не опасного кабана, замершего перед хрустальным кристаллом. Юджи опять закрыл уши руками, прижав седые волосы к голове, в то время как Махеш громко затянул мусульманскую молитву: « La ilaha ill Allah hu Akbar!»

Он был просто мощным потоком свежего воздуха. Столько энергии! Он смеялся, когда Юджи в ответ крикнул ему:

— Hindi motboliay! Chopra hou! — и объяснил: — Эй, это я тебе говорю! Я сказал тебе на хинди «заткнись», то есть «закрой-свой-огромный-рот.

Тогда Махеш поднялся и встал позади него.

— Юджи, как поживает твоя грудь сегодня? — Он потянулся к его груди, словно собираясь ласкать причину своего гормонального взрыва. Этот эпизод стал потом знаменитым в изданной Махешем биографии Юджи.

— Эй ты! Брысь от меня! — закричал Юджи.