Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

— Насколько хорошо это утро?

Я сидел рядом с ним на стуле, и пока он продолжал говорить, игрался с ремешком своих часов. В какой-то момент я порвал ремешок, и у меня появилась причина сходить в торговый центр. Время от времени он, словно пробудившись ото сна, спрашивал нас: «Что с вами, люди? Почему вы здесь сидите? Я просто повторяю одно и то же снова и снова».

Периодически я был полностью с ним согласен. Даже после поездок в Швейцарию и Индию — двух достаточно длительных путешествий, целью которых было увидеть этого человека, — я задавал себе вопрос: если всё, что он говорит, правда, то не придурок ли я тогда?

«Что, чёрт возьми, со мной не так? Что я здесь делаю?» Я спрашивал сам себя, снова и снова вертя в руках часы, рассматривая ковёр или считая людей в комнате, пока остальные впадали в транс.

Меня то и дело подрывало, и я выходил курить — я снова приобрёл эту привычку в Индии в Бенаресе, где воздух был таким грязным, что не было разницы: дышать им или курить. Я незаметно уходил и шёл бродить по широким пустым улицам Палм-Спрингс, где одинаковые дома бесконечно тиражировали себя в бесконечности, подобно разговорам Юджи. Курение выручало: я уходил, немножко прогуливался, выкуривал сигарету, затем неожиданно начинал беспокоиться о том, как бы не пропустить что-то важное, и при полном отсутствии каких-либо ещё занятий возвращался, чтобы обнаружить по-прежнему болтающего Юджи. «Я здесь как магнитофон: вы нажимаете кнопку и заставляете меня говорить».

Неудивительно, что в комнате рядом с самым удивительным человеком на этой чёртовой планете было не более десяти человек! Он держался в тени ещё задолго до «катастрофы» — казалось, он знал, за что стоит бороться: за ничто. Вместо того чтобы обрастать армией поклонников, он направил всю свою энергию на горстку счастливчиков, способных разглядеть то, что находилось за яростными отрицаниями и взрывными эмоциями. В нём было что-то такое беззащитное, какая-то глубинная обнажённость. Как он говорил, его раздели и не сказали, где осталась его одежда. А позже он понял, что одежда ему не нужна, и теперь пытался убедить в этом нас. В нём чувствовалось естественное смирение, проистекающее из осознания того очевидного факта, что ты не можешь раздеться самостоятельно. Тебя раздевают.

«Как только оно стало чистым от себя и само по себе , тогда ничто не может задеть его, ничто больше не может загрязнить его. Всё прошлое вплоть до этой точки присутствует, но оно больше не может влиять на твои действия».

Мы отправлялись в длительные поездки к торговым центрам или просиживали долгие дневные часы в гостиной центрального дома. Потёртая ручка дивана или фотография каких-то морских существ, висящая за ним слишком высоко под потолком, — детали этой гостиной просто впечатались в мой мозг. Он сидел там, сплетая кружево из слов с фантастическим и ужасно смешным изяществом. Его монолог был полной импровизацией, язык и смыслы создавали в воздухе некую вибрацию, которую кроме как ароматом назвать было нельзя.

Иногда у меня в животе возникало явственно противное чувство, что надежды на получение чего-либо нет. Затем мои подозрения усиливались, но каждый раз очарование его компании брало верх над моими реакциями. В целом всё это было утомительно. После целого дня слушания Юджи, реагирования на него, реагирования на других людей в комнате, попыток удержания нити разговора, провала этих попыток, попеременных состояний скуки, голода, злости, подавленности и повторения того же цикла я возвращался домой в состоянии коллапса.

В конце каждого дня мы с Йогиней отправлялись в «Арнольд Палмер Люкс», названный так в честь знаменитого гольфиста, которого обожал мой отец. С прошлого лета наш сексуальный союз уже расстроился. В попытке «прояснить» ситуацию и сконцентрироваться на главном объекте — Юджи я успел испортить всё, что собиралось начаться между нами, снова вступив в отношения с моей старой подружкой, с которой тоже вскоре расстался.

Между тем Йогиня вела себя так, будто ничего не произошло. Она пекла картошку на ужин, пока я смотрел ранние серии «Клана Сопрано» по старому кабельному телевизору. Мы делились друг с другом общим ощущением смятения и одновременно радости от его присутствия, затем она удалялась во вторую комнату, чтобы похоронить себя под кучей одеял, а я шёл курить на террасу под холодное покрывало звёзд, чтобы незаметно позвонить подруге в Нью-Йорк. Я был благодарен Йогине за компанию. В комнате Юджи её улыбка была для меня словно маленький лучик солнца в штормовом море.

Ближе к Новому году народу стало собираться всё больше, и в комнате становилось тесно. Юджи сказал, что собирается навестить друга в Северной Калифорнии и не хотел бы, чтобы наша толпа беспокоила его. В тот вечер все бросились в свои комнаты и начали лихорадочно звонить, пытаясь забронировать гостиницу на следующий день и найти в аренду автомобиль.

На следующее утро воздух в маленькой комнате искрил от эмоций. Он передумал. Накануне я пошутил, что выстроившаяся перед дверью обувь делала его комнату похожей на ашрам. Теперь он, как царь Соломон, использовал мою шутку в качестве предлога, чтобы сократить толпу наполовину. Он часто хвастался тем, что в детстве бабушка называла его «kara katulka», что означало «сердце мусульманского мясника». Когда она отказалась уезжать из дома её покойного мужа, он привёл туда семью неприкасаемых, и она уехала в течение часа. Он никогда не страдал сентиментальностью. Каждый раз я съёживался в кресле, когда он благодарил меня за моё замечание о том, что его дом превращается в ашрам. В недвусмысленных выражениях он велел Лакшми и Гухе, Нью-йоркерше, немецкой паре и ещё нескольким людям ехать осматривать достопримечательности прекрасного Сан-Франциско. Он ни за что не хотел ехать с ними.

— Если вы останетесь, я уеду, и можете забрать ту сучку с собой! — сварливо сказал он, даже не удостоив взглядом даму из Нью-Йорка.

Я ждал, что он и меня отошлёт паковать чемоданы вместе с остальными за моё «остроумное» высказывание накануне. Но кто знает, может быть, именно оно и было причиной, по которой он не заставил меня уехать. Наконец, он разогнал народ.

Практически ежедневно мы совершали длительные поездки. Я помню, однажды мы поехали в казино в соседний город. Юджи загребал выигрыши всех игроков себе.

— Что моё, то моё, а что ваше — то тоже моё! — объявил он, смеясь.

Мы тоже смеялись вместе с ним.

«Это не чтение мыслей; это всего лишь эхо-камера: что происходит там, происходит и здесь. Ты не можешь этого делать; ты хочешь расшифровывать каждую мысль, всё переводить».