Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

— Зис из стрейнч, Ючи! Ай кен нот!

Растянутые в неестественной улыбке губы говорили сами за себя. Я знал, что произойдёт дальше, и начал сопротивляться, тем самым ещё больше утверждая в своём желании силу природы, сидевшую рядом со мной и крепко меня державшую.

— Нет! — предупредил я. — Не смей!

— Ай кхэв ту! — коряво извивавшиеся слова вылетели из его практически беззубого рта.

— Не смей!

Мельбурн неистовствовал:

— Ударь его! Ударь его! Хоу — хоу — хоу! Йе-е-е, детка!

Он был тот ещё придурок, и мне хотелось вывести его из дома и показать, что я думаю по этому поводу и по поводу ещё кое-чего.

Понимая, что закончиться эта дорога в туннеле могла только столкновением с грузовиком на встречке, я, в надежде на быстрый исход, сказал:

— Хорошо! Тогда поторопись!

— Айм сори, ай кхэв ту! — сказал он и, разрядив напряжение, пару раз легонько шлёпнул меня по голове.

Но для Юджи это была только разминка:

— Ещё! Ещё!

— Ай кххант, Ючи! Тогда Юджи обратился к женщине из Венгрии:

— Теперь ты! Ударь его!

— Ноу, Юджи, ай конт ду дэт, хи из э найз гай!

— Нет, не хороший, он — грязный ублюдок! Ты должна это сделать по-любому! Я тебе велю! А теперь ударь его!

— Хорошо!

Она тоже легонько меня стукнула. Но ему этого было мало, а моя голова между тем по-прежнему находилась у меня между коленей. К тому моменту я чувствовал себя уже достаточно униженным. Моё решение терпеть что бы то ни было поколебалось. Я уже достиг своей критической точки, а времени было всего лишь около часа дня. Он заставил ещё нескольких людей ударить меня, а затем ко мне начал приближаться Австралиец. Если эта сволочь меня ударит, мне придётся ответить тем же. Юджи подталкивал меня к моему пределу. Неожиданно посреди всего этого безумия один парень из Канады, который предположительно делал документальное видео о Юджи, сунул камеру прямо мне в лицо:

— Что ты сейчас чувствуешь, Луис?

В разговоре перед домом этот парень учил меня тому, как нужно себя вести с Юджи. Наблюдая за происходящим, он хотел записать это на видео, но у меня возникло чёткое ощущение, что он решил поиграть в режиссёра. Я решил проигнорировать эту манипуляцию. Неожиданно он начал забрасывать меня вопросами, как ведущий программы какого-нибудь дурацкого реалити-шоу. Я полностью переключился с Мельбурна на него. Даже меня он удивил.

— Пошёл ты! — прорычал я на него. — Засунь свою камеру в задницу!

Я аккуратно рывком высвободился из захвата Юджи и встал с дивана.

— Пошёл я отсюда на хрен!

Расталкивая плотную толпу, я выскочил за дверь и пошёл по улице, на глазах выступили слёзы. Это была ещё одна неудачная попытка вытерпеть и промолчать. Он всё время находил какой-нибудь новый способ, чтобы сделать это невыносимым: угрозы физическому телу никогда не было, атаковалось моё эго.

— Смотрите! Он убегает!

Я ненавидел эти слова. Меня тошнило от мысли, что это было всё, что требовалось доказать.

Моя голова гудела, как осиное гнездо, когда я, шатаясь, шёл по горячей пыльной кольцевой дороге. Темнокожие незнакомцы равнодушно смотрели на меня. По дороге я опять планировал побег. Единственная вещь, которую я «получал», было унижение. Чем ближе я подходил к дому, тем шум в голове становился тише и варианты вырисовывались более отчётливо. Я мог вернуться в Нью-Йорк.

А что потом?

Я бы вернулся к своей прежней жизни. А потом? Я был с ним для того, чтобы прекратить жить той жизнью. Он знал это и давал именно то, что мне было нужно. «Он заслужил это!» — хорошее и плохое, без разбора, без предпочтений. Рядом с таким парнем, как он, нужно было быть более осторожным в своих желаниях. Он готов был делать всё что угодно, чтобы даровать тебе исполнение твоего желания. Я бы ни за что в жизни не позволил подобные вольности ни одному человеку на планете — это факт, и я доверял ему больше, чем себе. Когда он сказал: «Он хочет, чтобы я это делал», он был прав. Я хотел, чтобы он «покончил со мной», избавил меня от груза моего эго, но каждый раз он показывал мне, как сильно я за него держусь.

Когда я подошёл к дому, мне не оставалось ничего другого, как развернуться, пойти назад и встретиться со своими проблемами лицом к лицу. Вот дерьмо.

— Наслаждайся своим несчастьем! Живи в страданиях и умри в страданиях.

Я думал, что наелся своих страданий, но я ошибался. Когда страдание — это всё, что ты знаешь, когда оно проникло до мозга костей, не так легко от него избавиться.

Вечером я вернулся.

«Но оно также знает, что это тело однажды упадёт замертво, так же, как и другие (тела), — ты наблюдаешь смерть других, — и это пугающая ситуация, потому что ты не уверен, продолжишься ли „ты“, если это (тело) уйдёт».

Однажды стало ясно, что он заболел. Он кашлял, его голос был хриплым, но он не прекращал говорить в течение всего дня. Он не делал перерывов и ни за что не стал бы принимать какую-нибудь микстуру от кашля. Когда кто-то заметил вслух, что он кажется не совсем здоровым, он тут же яростно отбросил саму мысль об этом:

— Я не простужен! Я не болен. Это вы все больные люди! Эти грязные ублюдки медики делают на вас состояние, а вы и рады! Надо быть такими дураками! Я не собираюсь слушать ваш вздор!

Нам оставалось только сидеть и ждать, пока всё пройдёт.

— Я не простужен!

Кхе! Кхе!

— Видал я всех этих докторов! Они уже давно в могиле, а туда же — давали мне советы! Кхе! Кхе!

К тому времени объявленное число почивших докторов достигло тридцати трёх — и число это всё росло!

Между тем дом до отказа заполнился иностранцами, индийцами, песнями и плясками. Он снова начал вспоминать Максимы денег. Приходили члены его семьи, приехали девочки из Штатов: по его просьбе они пели и кричали — обычно комбинируя то и другое на протяжении нескольких часов кряду.

Его голос сел до хриплого шёпота, но это не мешало обличительным пинкам, которые он раздавал налево и направо целый день. На него было больно смотреть. Однако на следующий день ему стало лучше, через день — ещё лучше, и вскоре он снова был в порядке.

Когда примерно через сутки заболело горло у меня, я попытался проверить его теорию и так же, как он, говорил, не переставая. Я решил, что, возможно, это вариант — впустить болезнь. По его примеру я пел песни и разговаривал. К концу дня горло полыхало огнём. Утром я проснулся в таком ужасном состоянии, что даже не смог встать, и оставался прикованным к постели в течение трёх дней.

— Не пытайтесь повторять за мной! Вы станете ещё более несчастными!

Его действия невозможно было свести к каким-либо идеям, я уж не говорю о том, чтобы как-то сопоставить их с тем, что я читал о просветлённых людях. Для него отрицания на словах было недостаточно, каким-то образом его поступки были более мощными, чем его слова. Имея дело со сферой коллективного человеческого мышления, он сражался с тысячеголовым монстром: вместо одной отрубленной головы появлялось две новых. Битва не требовала усилий с его стороны, так что трудно сказать, кто здесь побеждал, а кто проигрывал.