И. Резько - Загадочные явления

Ничего не ответив ей на это, мы поспешили убраться оттуда".

Элей Экли, вдова владельца старинного дома из восемнадцати комнат, расположенного в сорока километрах севернее Нью-Йорка, прекрасно знала, что в ее доме живут призраки, но ни слова не сказала супругам Стамбовски, которые этот дом решили купить. Сделка была заключена. Но некоторое время спустя один из соседей, встретив госпожу Стамбовски, сказал:

– Так это вы купили дом, в котором обитают призраки? Ну-ну…

Перепуганная мадам Стамбовски (она ждала ребенка) напрочь отказалась переезжать. Поскольку бывшая владелица не захотела возвратить деньги, супруги обратились в суд…

Надо сказать, Элей Экли не скрывала тайны своего дома. Более того, она сама описала происходящее там в статье, которая была опубликована в весьма популярном издании "Ридерз дайджест" еще в 1987 году, а затем в местной газете. Она нисколько не сетовала на появление призраков и даже считала их своими друзьями.

– Знаете, время от времени они оставляли мне небольшие подарки, – рассказывает она. Однажды я нашла кольцо, неизвестно откуда появившееся на лестнице. В другой раз – сумочку. Когда живешь одна в доме, приятно встретить в нем хоть кого-нибудь.

(За рубежом, 1992, № 3)

В царствование императрицы Екатерины II было несколько таинственных случаев, записанных современниками. Сама государыня со своим ясным, здравым и практическим умом, конечно, не придавала значения таким повествованиям и относилась к ним крайне скептически. Так, во время пребывания двора в Царском Селе в 1767 году много разговоров возбудило приключение, случившееся с фрейлиной императрицы, графиней Штакельберг, впоследствии вышедшей замуж за графа В. Г. Орлова. Штакельберг утром, во время своего туалета, в присутствии нескольких молодых подруг, вдруг увидела в окне лицо своего отца, который находился в Риге. Так вот, молодая графиня с радостью бежит в сад и кричит: "Батюшка приехал, он подходил к окну!" Вместе с Штакельберг побежали в сад и ее подруги, но, как ни искали графа, не нашли его нигде. Молодая Штакельберг так ясно видела отца, что ничуть не сомневалась в его приезде, и как ни старались разуверить ее подруги, что видение было следствием ее думы и игры воображения, но она все-таки уверяла, что ясно видела отца, и стала тосковать. За обеденным столом у императрицы фрейлины перешептывались между собой по поводу видения. Императрица пожелала узнать подробности об этом, и князь И. С. Барятинский рассказал все государыне. "Успокойся, – сказала Екатерина, – отца твоего нет в Петербурге; он не мог бы приехать сюда без моего позволения. Тебе так показалось; советую, однако же, для любопытства записать это видение". Через несколько дней получено было известие из Риги о кончине графа Штакельберга в тот самый день и час, когда он явился дочери.

В Афинах был очень обширный и удобный дом, имевший дурную славу. Посреди ночи там слышался странный шум, напоминавший отзвук железа. Если же к нему внимательно прислушивались, то он обращался в очень ясный звук бряцающих цепей, сначала доходивший как бы издалека, а потом все более и более приближавшийся. Вскоре затем обычно появлялся призрак изнуренного старика с длинной бородой и щетинистыми волосами. На руках и ногах у него были оковы и цепи, и он сильно потрясал ими. Понятно, что жильцы от страха проводили все ночи без сна, так что, наконец, дом опустел, никто не соглашался в нем жить.

Однако хозяин решился вывесить объявление в надежде, что кто-нибудь, не слыхавший о репутации дома, согласится купить его или нанять. В это время философ Афенорус приехал в Афины, прочел объявление и, узнав об условиях найма, показавшихся ему подозрительными по своей дешевизне, навел тщательные справки, которые, впрочем, не только не помешали ему, а, скорее, побудили его нанять дом.

Как только наступил вечер, он приказал перенести для себя диван в переднюю часть дома и приготовил на столе свои письменные принадлежности, светильник и записки.

Прислуге он приказал оставаться во внутренних покоях, а сам погрузился всей душой в свое сочинение, чтобы ум, оставаясь праздным, не натолкнул воображение на фантастические образы, о которых он так много слышал. Сначала царствовала обычная ночная тишина, но вскоре послышалось бряцание цепей, но Афенорус ни разу не оторвался от своего дела, устремил в него все свое внимание, мешая ушам своим слышать. Звуки усиливались и приближались, теперь они слышались и у самой двери, а вскоре и в той комнате, где он сидел. Когда он осмотрелся, то увидел и узнал фигуру, о которой ему рассказывали. Она стояла возле и делала рукой знак, как бы приглашая его идти за собой. Он же показал ей рукой, чтобы она подождала, и опять погрузился в свои занятия. После этого фигура начала потрясать цепями над его головой, а он все писал. Посмотрев на нее снова, он увидал ее делающей все тот же знак. Тогда, не медля более, он взял светильник и последовал за нею. Фигура двигалась медленно, точно изнемогая под тяжестью цепей, и, повернув во двор, прилегавший к дому, внезапно исчезла. Оставшись один, философ пометил травой и прутьями то место, где фигура исчезла. На следующее утро он обратился к городскому начальству и потребовал, чтобы указанное им место было разрыто. Там нашлись человеческие кости, обвитые приросшими к ним цепями. Кости эти были собраны и похоронены за общественный счет, и с той минуты дух, успокоенный подобающим ему погребением, перестал появляться.

Однажды Пушкин сидел и беседовал с гр. Ланским, причем оба подвергали религию самым едким и колким насмешкам. Вдруг к ним в комнату вошел молодой человек, которого Пушкин принял за знакомого Ланского, а Ланской – за знакомого Пушкина. Подсев к ним, он начал с ними разговаривать, причем мгновенно обезоружил их своими доводами в пользу религии. Они не знали даже, что сказать, и, как пристыженные дети, молчали, и, наконец, объявили гостю, что совершенно изменили свои мнения. Тогда он встал и, простившись с ними, вышел. Некоторое время собеседники не могли опомниться и молчали; когда же заговорили, то выяснилось, что ни тот, ни другой незнакомца не знают. Тогда позвали многочисленную прислугу, и те заявили, что никто в комнату не входил. Пушкин и Ланской не могли не признать в приходе своего гостя что-то сверхъестественное, тем более, что он при первом же появлении внушил к себе какой-то страх, обезоруживший их возражения. С этого времени оба они были гораздо осторожнее в своих суждениях относительно религии.