Долорес Кэннон - Память пяти жизней

Затем добровольческая пожарная служба решила попробовать еще один метод. Если бы он не удался, то ампутация была бы единственным выходом. Они зацепили один из своих грузовиков спереди к фургону, и автомобиль — сзади, и попытались растянуть металл. Это удалось, и Джонни был немедленно помещен на борт ожидавшего вертолета и отправлен в военно-морской госпиталь в Корпус-Кристи, на расстоянии 70 миль.

Во время беспокойного перелета Джонни потерял много крови, его сердце останавливалось три раза. Его кровь была редкой группы, «А», резус отрицательный, а вся, что была доступна, была типа «О», универсального донорского типа. Они решили, что сейчас это не имело значения, они должны были перелить ему хотя бы что-то. Доктор начал отчаиваться, потому что он не мог ввести иглы в вены Джонни. Тогда, еще раз по совпадению(?), на борту был армейский санитар, который только что вернулся из Вьетнама, и спросил, может ли он попробовать процедуру, которую выполнял во время войны. Он сделал разрез непосредственно на бедренной артерии и вставил иглу там. Санитару позже объявили благодарность за его действия той ночью.

Вертолет приземлился на площадке у госпиталя, и Джонни был срочно отправлен в отделение экстренной помощи, где пять врачей отчаянно работали над ним. Его лицо было разорвано, он перенес три сотрясения мозга, потерял много крови, и его ноги были переломаны как оконное стекло. Доктора сделали лишь экстренные процедуры. Они были уверены, что он не протянет ночь.

Врач базы вернулся с вертолетом до того, как мне сообщили, и машина скорой помощи была отправлена доставить меня в госпиталь в Корпус-Кристи. Доктор был откровенен, но также и добр, когда говорил мне, что может быть уже слишком поздно. Что Джонни может умереть до того, как я доберусь туда. Даже если он сможет выжить, он потерял слишком много крови, и у него были сотрясения мозга, несомненно, будет повреждение мозга. Наиболее вероятно, что он будет полностью зависим от помощи других. И обе его ноги почти наверняка будут ампутированы. Слишком многое было против него.

Только тот, кто прошел через такое, может, вероятно, знать эмоции, которые я испытывала. Это был человек, которого я любила в течение 20 лет. Он испытывал такие ужасные страдания, и я ничего не могла сделать, чтобы помочь. Все происходило как во сне, пока я ехала 70 миль в госпиталь в машине скорой помощи.

Водитель и армейский санитар были добры и отзывчивы, но они не могли знать, какие мысли проносились у меня в голове. В глубине души я знала, что Джонни не умрет. Я не позволяла себе ни на минуту думать об этом. Наверно это может быть названо типичным отрицанием реальности перед лицом трагедии. Но я знала кое-что, чего не знали они, и я цеплялась за это со всей своей силой.

На одной из записей мы попросили Аниту посмотреть на наше будущее и сказать нам, что мы будем делать в последующие годы. Она сказала: «Я вижу тебя в южном штате, при смене времен года, но зима не столь суровая, как на севере. Очень красивое место, не ферма, но с землями вокруг. Ты будешь жить очень долгую жизнь. Я вижу тебя, когда смотрю на тебя, очень старым человеком. Вокруг тебя правнуки. (Нашей старшей дочери было только 15 во время несчастного случая) Я вижу доброту вокруг тебя. Ты учишься, уроки начинают усваиваться. Именно поэтому ты будешь жить долгое время. Ты достигнешь многого в этой жизни. Ты поможешь многим людям».

То, что мы испытывали в течение нескольких месяцев, в которые мы проводили гипнотический эксперимент, оставило неизгладимое впечатление. Сердцем мы верили, что то, о чем Анита сообщила в трансе, было правдой. И, если мы верили этому, то мы должны были верить этому всему. Таким образом, я знала, что он не мог умереть, не мог, если Анита видела его живым и благополучным так далеко в будущем. Таким образом, я держалась за свою тайну, и она давала мне силу, о которой я не знала.

Когда я приехала в госпиталь, меня проводили в комнату ожидания. Я никогда не забуду вид тех пяти докторов, когда они вошли в комнату, каждый называл мне разные причины, по которым Джонни не выживет этой ночью. Раны были слишком обширны; слишком большая потеря крови; слишком большой шок. Из-за многочисленных переломов в его ногах в кровоток попали костные осколки, костный мозг и сгустки крови. Никто никогда не выживал при этих условиях прежде.

Я знаю, что доктора пытались подготовить меня к худшему, и они, должно быть, считали странным, что я не была более эмоциональной. Но я держала свою тайну внутри себя. Я знала то, чего они не могли знать. Я сказала: «Вы неправы, он не умрет. Вы не знаете его. Если есть возможность, то он найдет ее».

Доктора несколько секунд молчали. Затем один из них сказал: «Ну, если у него этот тип личности, у него может быть шанс».

Когда я увидела Джонни в отделении интенсивной терапии (ОИТ), он был почти неузнаваем. На его лицо и голову были поспешно наложены швы, и два больших армейских санитара удерживали его на кровати. Из-за повреждения головы он стал безумным и агрессивным. У него были дикие глаза, и очевидно он был в шоке. Он не узнавал меня. Я не думаю, что он даже видел меня.

Я знала, что я не могу ничего сделать, чтобы помочь ему. Так что я пошла в комнату, которую мне дали, молилась: «Нет никого кто, может сделать еще что-то. Он в твоих руках теперь. Да будет воля твоя». И я погрузилась в глубокий сон, уверенная, что ему будет лучше к утру.

Утро следующего дня было серым и дождливым. Погода соответствовала обстановке. Когда я вошла в ОИТ, я увидела, что первое из «чудес» произошло. Он выжил в эту ночь. Не удерживаемый больше, он спал. Доктора сказали, что состояние было все еще критическим. Следующее «чудо» случилось позже, когда он пришел на минуту в сознание. Доктора стояли вокруг кровати, задавая ему вопросы: «Знает ли он, где он находится? Знает ли он, кто они? Знает ли он, кто я? Затем с радостной улыбкой они сказали: «Он в порядке. Его мозг не затронут!»

Когда я сидела у его кровати следующие дни и ночи, иногда он внезапно просыпался с дикими глазами и испуганный. Затем, видя меня сидящей там, снова мирно засыпал. Доктора сказали, что каждый раз, когда кусочек костного мозга попадает в его мозг, происходит провал памяти, так что следующие недели были очень тяжелыми для него.

«Чудо» номер три начало происходить в первую неделю. Его лицо начало заживать с удивительной скоростью. Швы были сняты, и признаки повреждения начали исчезать очень быстро, оставляя лишь слабые следы шрамов.

Медсестры и санитары останавливались у кровати, пристально глядя на него, так что однажды он попросил меня дать ему зеркало. Рассмотрев свое отражение, он сказал: «На что все смотрят? Все в порядке с моим лицом!»