Будда Шакьямуни - Собрание палийских джатак

За нею следом шли служанки.

Прибежала она к матери и жалобно запричитала:

"Увы, что станется со мною!

Моё лицо привыкло к пудре,

Привыкло в зеркальце глядеться

И видеть, как оно прекрасно,

Пригоже, безупречно, мило.

Теперь ему смотреться в землю!

А эти кудри вороные!

Они умащены сандалом,

Но будут, спутаны и грязны,

Лежать на поле среди мёртвых,

Их грифы будут рвать когтями!

Мои ухоженные руки!

Они едва пушком покрыты,

Натёрты порошком сандала,

А ногти выкрашены красным –

Теперь их кшатрии отрубят

И бросят на поживу волку!

А эти груди налитые!

Они умащены сандалом,

Но ими я вскормлю не сына,

А кровожадного шакала,

Он в них с урчанием вгрызётся!

Широкие, крутые бёдра

(Их покрывает только пояс

Из ткани, золотом расшитой)

Теперь безжалостно отрубят

И бросят на поживу волку!

Шакалы, волки, псы лесные

И остальные хищники

Сожрут теперь Прабхавати

И станут вечно молоды.

Коль плоть мою забрать хотят

Безжалостные кшатрии,

Ты хоть о том их умоли,

Чтоб кости выдали тебе,

И при дороге их сожги.

Вели там всё перекопать

И карникару посади.

Когда она в конце зимы

Цветами вся покроется,

Ты, может, вспомнишь обо мне:

"Мила была Прабхавати!""

Так она жалостно плакалась матери. Тем часом во дворец по царскому приказу явился палач с топором и колодой. Весть об этом тут же облетела все покои. А царица-мать, узнав о приходе палача, в великом горе направилась к государю.

Подобная богине красотою,

Царица мадров, мать Прабхавати,

Пришла к царю, чтоб попросить за дочь,

И увидала там топор с колодой.

"Ужели топором ты дочь мою –

Такую стройную, изящную –

Велишь на части разрубить, увы,

Чтобы отдать её останки недругам?"

"К чему напрасные слова, царица, – стал вразумлять её царь мадров. – Твоя дочь бросила мужа, могущественнейшего царя на всей Джамбудвипе, прибежала домой чуть ли не по собственным следам – они, должно быть, ещё не стёрлись на дороге. Ведь она сама и принесла с собой свой приговор. Пусть эту гордячку постигнет кара по заслугам!" Царица вернулась к дочери и зарыдала:

"Я лишь добра тебе желала,

Да ты не слушала советов,

А ныне ждёшь четвертованья,

Твой путь теперь – в обитель Ямы.

Кто рассудительному слову

Доброжелателей не внемлет,

Того лишь беды ожидают,

Он сам себе готовит гибель.

А если б Куше родила ты

Отраду вашей жизни, сына, –

Наследника в златом убранстве

Растила ты бы беспечально,

Была б у родичей в почёте,

И смерть тебе бы не грозила.

Где гонг гудит, где слон трубит –

В семье у кшатриев могучих

Не высшее ли счастье в жизни?

Где скакуны ржут у ворот,

Где жалобные песни слышны –

В семье у кшатриев могучих

Не высшее ли счастье в жизни?

Там, где кричит павлин призывно

И слышится кукушки пенье, –

В семье у кшатриев могучих

Не высшее ли счастье в жизни?"

"Ах, был бы здесь сегодня царь Куша! Он бы прогнал всех семерых, избавил дочь мою от лютой погибели и забрал бы её обратно к себе", – подумала тут мать-царица и произнесла вслух:

"Где ж гроза всех супостатов,

Сокрушитель вражьей силы,

Куша, царь великомудрый?

Он бы спас тебя от смерти!"

"Моя мать восхваляет Кушу, но помощи от него не чает, – подумала Прабхавати. – Скажу-ка я ей, что он здесь и служит у царя поваром". И она призналась:

"Здесь гроза всех супостатов,

Сокрушитель вражьей силы,

Куша, царь великомудрый!

Он в бою их одолеет!"

"Что это она лепечет? Перепугалась до того, что и себя не помнит", – подумала мать.

"Ты либо бредишь, дочь моя,

Либо со страху поглупела.

Когда бы Куша рядом был,

Ужель могли бы мы не знать?"

"Мать мне не верит. Она и не подозревает, что он уже семь месяцев живёт здесь. Возьму и покажу его ей", – решила Прабхавати. Она подвела мать за руку к окну и показала на Кушу:

"Вон повар во дворе стоит,

Он дхоти [63] Простая мужская одежда в виде куска ткани, обёртываемого вокруг бёдер. туго завернул

И чистит грязную посуду.

Не узнаёшь ли ты его?"

Бодхисаттва и в самом деле в это время принёс воды и принялся за мытьё горшков. "Сегодня наконец-то исполнится моё заветное желание: Прабхавати перепугается до смерти и откроет остальным, что я здесь. А пока надо скоротать время за делом", – думал он.

Царица же не узнала его и с презрением сказала дочери:

"Ты мужичка и чандалка,

Осквернительница рода!

По рождению царевна,

Как ты в связь с рабом вступила!"

"Мать не догадывается, что это Куша, не знает, что он ради одной меня занялся подобным делом", – поняла Прабхавати и возразила:

"Всё ты поняла превратно.

Рода я не оскверняю,

Не мужичка, не чандалка.

Это – сын царя Икшваку,

А отнюдь не раб презренный!

Что ни день, в его столице

Угощение готовят

Брахманам благочестивым,

А всего их – двадцать тысяч.

Столько же слонов у Куши,

Столько же коней у Куши,

Столько же волов у Куши,

Столько же повозок разных,

Столько же коров доится

Ежедневно в его царстве.

Это – сын царя Икшваку,

А отнюдь не раб презренный!"

"Она говорит очень уверенно; должно быть, это и вправду Куша", – поверила наконец мать. Пошла она с этой новостью к царю. Тот поспешно явился к Прабхавати: "Верно ли слышал я, что царь Куша здесь?" – "Да, батюшка. Он уже семь месяцев служит у тебя поваром, стряпает для меня и сестёр". Царь не сразу поверил, расспросил ещё горбунью, но и та всё подтвердила. Тогда царь упрекнул Прабхавати:

"Ты поступила очень дурно,

Что о царе нам не сказала,

Когда он к нам тайком явился,

Прикрывшись повара обличьем,

Как кобра – лягушачьей шкурой".

Он тотчас спустился к Куше, приветствовал его, молитвенно сложил руки и стал просить прощения;

"Я провинился пред тобой,

Прости меня, великий воин.

Ты к нам неузнанным пришёл.

Я не предполагал такого".

"Если я отвечу грубо, сердце его разорвётся. Надо его утешить", – подумал бодхисаттва и сказал:

"Здесь виноват лишь я один,

Я сам стать поваром решил.

Уж лучше ты прости меня.

Ты неповинен, царь, ни в чём".

Царь увидел, что Куша настроен дружелюбно, вернулся во дворец и велел Прабхавати немедленно повиниться перед мужем:

"Иди же, неразумная,

И повинись перед царём.

Быть может, смилуется он,

Спасёт тебя от гибели".

Прабхавати послушалась и направилась к нему; сёстры и служанки шли следом. Бодхисаттва стоял на том же месте, одетый как горшечник. Он догадывался, что Прабхавати придёт к нему. "Сейчас я сломлю её гордыню! Будет же она в грязи валяться у моих ног!" – подумал он, всю заготовленную в горшках воду выплеснул на землю, да ещё метлой повозил. Получилась большая грязная лужа. Прабхавати подошла, упала в ноги ему прямо в грязь и повинилась.