Будда Шакьямуни - Собрание палийских джатак

"Во времена минувшие, когда на бенаресском троне восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва жил на земле в облике лекаря, исцелявшего от змеиных укусов, – Этим он и зарабатывал себе на жизнь. Покойный его родитель тоже был лекарем. Случилось так, что одного крестьянина укусила змея, и его родственники, не теряя времени, призвали лекаря. Бодхисаттва спросил у родственников укушенного: "Что для вас предпочтительнее: дать больному лекарство и так извлечь из его тела яд или же изловить укусившую его змею и, приложив её головой к месту укуса, заставить высосать собственный яд?" Родственники ответили; "Поймать змею и заставить её высосать яд". Когда принесли змею, бодхисаттва спросил её: "Ты ли укусила его?" "Да, я", – ответила змея. "Тогда, – сказал змее бодхисаттва, – собственной пастью высоси яд из места укуса". Змея возмутилась: "Если я извергаю яд, то уж ни за что не беру его обратно. Так было во все времена, и ныне тоже я и не подумаю высосать мною же извергнутый яд".

Бодхисаттва велел принести дров и разжечь костёр и снова обратился к змее: "Если ты не высосешь собственный яд, отправишься прямо в огонь". Но змея ответила: "Лучше уж войти в огонь, чем отсасывать яд, извергнутый мною однажды". И она спела такую гатху:

Позор мне, если мной рождённый яд,

Под страхом гибели, вберу назад, –

Презрев ужасной гибели тщету,

Кончину прозябанью предпочту!

С этими словами змея поползла было в огонь, но бодхисаттва преградил ей путь. Потом он снадобьями и заклинаниями удалил яд из тела укушенного крестьянина, полностью его исцелив. Змею же он научил жить по законам добра и отпустил со словами: "Отныне никому не причиняй вреда".

Повторив: "Да, монахи, если уж Сарипутта от чего-то отказался, то и ценой собственной жизни не согласится принять это обратно", Учитель окончил своё наставление в дхамме, а потом истолковал джатаку, так связав между собой перерождения: "Змеёй в ту пору был Сарипутта, знахарем же – я сам".

Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 70 Kuddala-Jataka.

Перевод с пали Б.А. Захарьина.

Со слов: "Не та победа – истинное благо..." – Учитель – он жил тогда в Джетаване – повёл рассказ об одном тхере по имени Читтахаттха-Сарипутта.

Ибо, как говорят, некогда этот тхера был отпрыском одной крестьянской семьи в Саваттхи и как-то раз, вспахав своё поле, на пути домой завернул в монастырь. Отведав там предложенной ему сладкой рисовой каши на молоке, обильно сдобренной топлёным маслом, юноша подумал: "С утра до вечера я тружусь, вот этими самыми руками делаю всякую тяжёлую работу, но ни разу не довелось мне так сладко и вкусно поесть. Стану-ка я тоже монахом", – и тотчас принял монашество. Целый месяц и ещё полмесяца со всем усердием вёл он созерцательную жизнь, стремясь к совершенству. Затем, поддавшись соблазну, опять вернулся в мир страстей, но спустя некоторое время, устав от чревоугодничества, снова пришёл в монастырь и принялся изучать "Абхидхамму". Так повторялось шесть раз: он уходил из монастыря в мир и возвращался; сделавшись же монахом в седьмой раз, многое постиг: изучил все семь священных книг "Абхидхаммы" и, воздавая повсюду хвалу монашеской участи, обрёл прозрение и вкусил от плода архатства. Жившие с ним по соседству бхиккху глумились над ним, приставая с вопросами: "Скажи-ка, почтенный, неужто сердце и разум твой не подвержены более страстям?" – на что монах тот смиренно им отвечал: "Да, почтенные, отныне и впредь не поддамся больше соблазнам мирским".

И вот как-то раз монахи, сидя в зале собраний, толковали между собой о том, как достиг арахатства тот бхиккху: "Даже почтенный Читтахаттха-Сарипутта, хоть на роду ему было написано стать арахатом, шесть раз отрекался от монашеского сана. Сколь же велико должно быть бремя скверны, которое несут обыкновенные люди!" В это самое время в залу вошёл Учитель и спросил: "О чём это вы, братия, здесь толкуете?" И монахи рассказали ему, о чём толкуют. "О бхиккху, – молвил тогда Учитель, – помыслы обыкновенного человека легковесны, и трудно их направить в одно русло; влекомый мирскими соблазнами, обыкновенный человек только к утехам и стремится. Стоит человеку хоть раз поддаться мирским соблазнам, уже нельзя ожидать его скорого спасения. Зато уж поистине благостен тот, кто сумел укротить свои помыслы и направить их в нужное русло, ибо усмиренные рассудок и сердце несут великую пользу и счастье. Ведь сказано в "Дхаммападе".

Обуздание мысли, едва сдерживаемой, легковесной, спотыкающейся где попало, – благо. Обузданная мысль приводит к счастью (35).

"Так вот, – продолжал Учитель, – именно потому, что помыслы столь трудно обуздать, мудрецы прежних времён, обуреваемые жадностью, никак не могли расстаться, к примеру, с лопатой и шестикратно поддавались соблазну, покуда наконец, отринув его в седьмой раз, не обрели способность к сосредоточенному размышлению и не сумели обуздать свою жадность". И Учитель поведал монахам о том, что случилось в прошлой жизни.

"Во времена стародавние, когда на бенаресском троне восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва родился в семье огородника. Когда же вырос, сам сделался огородником, и нарекли его Куддалака-пандит, "Пандит с лопатой". Взрыхлив лопатой свой участок земли, он выращивал там всяческую зелень, кабачки, тыквы, огурцы и прочие овощи и, продавая их, кое-как сводил концы с концами, ибо, кроме той самой лопаты, не было у него никакого иного богатства. И вот однажды он решил: "Брошу всё и стану подвижником. Что проку в этой мирской жизни?" Ион зарыл свою лопату в укромном месте и стал отшельником. Но мысль о лопате его преследовала, и, не в силах совладать со своим стремлением к мирской жизни, он из-за этой затупившейся лопаты вновь воротился в мир. Так повторялось и дважды, и трижды. Шесть раз пытался он, припрятав лопату, сделаться отшельником, но вновь и вновь поддавался соблазну и возвращался в мир.

А на седьмой раз подумал: "Из-за этой лопаты я всё время схожу с пути подвижничества. Заброшу-ка я её в большую реку и уйду в отшельники". Пришёл он на берег и, рассудив, что, если увидит, куда упала лопата, то непременно придёт искать её сюда, ухватился за рукоять, поднял лопату над головой и, крутанув её с силой три раза, – а был он сильным, как слон, – зажмурился и швырнул лопату на самую середину большой реки. И громким, будто львиный рык, голосом троекратно возвестил: "Я победил! Я победил! Я победил!"

А в это самое время ехал вдоль реки, в которой только что искупался, царь бенаресский, вернувшийся с дальней границы, где он усмирял взбунтовавшихся подданных. Разодетый и разукрашенный, он восседал на царском слоне и услыхал ликующий крик бодхисаттвы. "Этот человек, – подумал царь, – оповещает мир о своей победе. Надобно призвать его и спросить, кого же он победил". Когда слуги по царскому приказу привели к царю огородника, царь ему сказал: "Добрый человек! Я ведь – тоже победил и теперь возвращаюсь с победой к себе во дворец. А ты кого победил?" "О великий государь! – отвечал бодхисаттва. – Тысяча побед в сраженьях, даже сотня тысяч – ничто, если остаётся непобеждённым сонмище страстей. Я же в самом себе обуздал жадность и одержал победу над страстями!" Сказав так, бодхисаттва вперил свой взор в глубокие воды великой реки и, уразумев, что сущее так же быстротечно, как речные воды, испытал блаженство мгновенного просветления. Вернувшись затем из погруженности в сосредоточенное размышление, он взлетел и, приняв позу лотоса, уселся в пространстве и, желая наставить царя Бенареса в дхамме, спел ему такую гатху: