Н. И. Сагарда - Лекции по патрологии I—IV века

В основу всех приведенных соображений относительно времени происхождения апологии Татиана полагается убеждение, что она написана в скором времени после обращения его в христианство. Но насколько прочно это основание? При внимательном чтении апологии эта гипотеза представится просто удивительной, если иметь в виду, какими обширными и солидными знаниями автор располагает по всем предметам, о которых он ведет речь: в таком важном вопросе, как учение о Логосе, он обнаруживает уже личную переработку его, и вся апологетическая система его, в особенности последняя часть ее, где излагается учение о большей древности Моисея по сравнению с греками, обнаруживают такую осведомленность в христианском учении, которую невозможно допустить в неофите, хотя и прошедшем перед этим довольно длинный путь блуждания в поисках истины. Защитники рассматриваемого взгляда указывают на следующие слова Татиана, обращенные к грекам: «Не тяготитесь моими уроками и не возражайте болтовней и пустяками, говоря: "Татиан выше эллинов, выше множества философствовавших, вводит новые догматы варваров" (καινοτομεί τα βαρβάρων δόγματα)» (cap. 35). Но смысл этих слов не тот, что Татиан недавно изменил свои убеждения; их должно понимать так: «Не соблазняйтесь тем, что Татиан, будучи таким же, как и вы, притязает знать больше, чем вы и все ваши предшественники, и что он вашим сказаниям и вашей философии противопоставляет совершенно новое учение». Следовательно, Татиан отвечал здесь языческим традиционалистам, которые смотрели на христианство как на непозволительное новшество, на τρίτον γένος [третий род]. Нельзя согласиться и с тем, что апология была первым произведением Татиана из христианского периода его жизни. В апологии есть такое место: «Только человек есть образ и подобие Божие, — разумею не того человека, который делает то, что свойственно животным, но того, который, став выше человечества, приблизился к Самому Богу. Впрочем, об этом я подробнее изложил в книге "О животных" (έν τω Пер! ζώων)» (cap. 15). Обычно это произведение относят к языческому периоду Татиана; но достаточно вспомнить, как говорил Татиан обо всем, что связано было с греко-римской культурой, чтобы признать совершенно невероятным, что он после своего обращения в христианство мог отсылать своих читателей к произведению, написанному в то время, когда он был еще язычником; и связь речи, в которой Татиан упоминает о произведении Пер! ζώων и для выяснения которой он указывает на это произведение, ясно говорит о его христианском характере. В конце апологии Татиан пишет (cap. 40): «О том, что -говорили образованные люди у эллинов о христианском законе и об истории постановлений, сколь многие и какие писатели упоминали об этом — будет показано в книге "Против тех, которые рассуждают о Божественных делах" (Προς τους άποφηναμένους τα πφΐ 0€ου)», — очевидно, Татиан или задумал это произведение, или уже писал его.

Таким образом, человек, который был в состоянии написать апологию, в тот момент, когда составлял ее, уже написал важный трактат Пер! ζώων и трудился над составлением нового, не менее важного сочинения, должен быть христианином уже несколько лет; это был уже хозяин в христианском учении, который, воспользовавшись наставлениями Иустина, уже был независимым учеником, чувствующим под собой достаточную почву для того, чтобы показать в своем произведении значительную оригинальность, — для этого нужно было время.

Argumenta е silentio, извлекаемые из факта, что Татиан не упоминает о самосожжении Протея и не говорит ясно о мученичестве Иустина, не могут иметь решающего значения, пока не доказано, что Татиан обязательно должен был упомянуть об этих событиях; а тон, каким Татиан говорит об Иустине: о θαυμασιώτατος Ίουστΐνος ορθώς έξφώνησβν (cap. 18), скорее всего выражает почтение благодарного ученика к почившему уже знаменитому наставнику.

Ad. Harnack замечает, что Татиан в 4 и 19 главах говорит об одном только императоре, и заключает отсюда, что Oratio может быть датировано только в царствование Антонина Пия, а не в царствование Марка Аврелия и Люция Вера (161—169 гг.). Но, во-первых, указанные тексты, где употреблен термин βασιλβύς в единственном числе, представляют настолько общие формулы, что из них нельзя извлекать каких-нибудь выводов относительно состояния империи во врёмя написания апологии. Во-вторых, если нет оснований предполагать, что пребывание Татиана в Риме было прервано столкновением Иустина с Крескентом и что во время этого кратковременного отсутствия написана была апология, если, далее, доказано, что она написана была вне Рима, и если, наконец, согласно свидетельству Евсевия, Татиан сделался еретиком в 172 г., то все это приводит к заключению, что апология написана до 172 г.: в 171, а может быть, и в 170 г. Татиан оставил Рим, и вполне возможно, что с первого же раза он не избрал места постоянного пребывания и во время своих переходов в пределах греческих областей ближайшего Востока, приблизительно в 171 г. [475], составил свое произведение Λόγος προς 'Έλληνας.

Апология Татиана представляет собой не изложение веры, а только приготовление к вере, и в ней не дано полного анализа христианского учения; несмотря на это, богословие Татиана представляет интересные положения. Но установить даже существеннейшие пункты его учения оказывается довольно затруднительным, во-первых, вследствие явной испорченности текста апологии в самых важных местах; во-вторых, потому что, не излагая всей системы своих христианских взглядов, он и те немногие идеи, какие нашли выражение в апологии, раскрывает отрывочно, без строго логической последовательности. К философии Татиан относится отрицательно: он резко порицает философов, не исключая и самых знаменитых, и не оказывает снисхождения даже тем, которые по своим воззрениям близко подходят к христианскому учению; широкую терпимость Иустина он заменил мрачным фанатизмом. Но, будучи менее справедливым, чем его учитель, он, анафемствуя философию, все-таки пользуется ею, но пользуется так, что его собственная система кажется образованной из разнородных элементов: то он соприкасается со стоицизмом (гораздо реже с платонизмом), то обнаруживает несомненное влияние на него некоторых гностических верований, то, наконец, дает совершенно противоречивые утверждения, которые свидетельствуют, что автор не успел совершенно освободится от эллинской философии.

Богословское учение Татиана изложено преимущественно в 4—19 главах апологии. Как и все апологеты, Татиан естественно начинает изложение своих взглядов с исповедания строгого монотеизма: «Бог наш не получил начала во времени, потому что Он один безначален и Сам есть начало всего» (cap. 4), — это основное положение всей апологии. При этом он особенно оттеняет то, что ему кажется существенным, — отличить Бога не только от материи, но и от силы, физического духа (πνεύμα), который, по стоическому учению, имманентен материи, проникает ее: «Бог есть дух, не разлитый (стоическое διήκων) в материи, но Создатель вещественных духов и форм, которые в ней. Он невидим и неосязаем, Сам Отец чувственного и видимого». «Дух, распространенный в материи, ниже Божественного духа... и недостоин почести, одинаковой с совершенным Богом» (cap. 4).