Н. И. Сагарда - Лекции по патрологии I—IV века

В начале «Стромат» Климент в решительных выражениях защищает право писать, по крайней мере, для людей серьезных, и восстает против тех, которые препятствуют проповеднику истины подавать помощь потомству посредством своих сочинений (I, [1.J1.1—2), и сам развил довольно широкую литературную деятельность. Но только часть того, что написано было Климентом, сохранилось до настоящего времени. Литературное наследие александрийского учителя показывает в нем многостороннего писателя: он был апологет и полемист, догматист и моралист, экзегет и гомилет.

Между произведениями Климента главное место занимают три его сочинения: «Протрептик», «Педагог» и «Строматы».

1) «Протрептик» (Λόγος προτρβπτικδς προς "Ελληνας) — «Увещание к эллинам» [642](сохранилось в Cod. Parisinus 451, 914 г.), по форме и по содержанию принадлежит к апологетическим произведениям, однако превосходит рассмотренные нами как по композиции, так и по языку. Произведение состоит из 12 небблыиих глав и, соответственно надписанию, ставит своей задачей указанием на неразумность идолослужения и возвышенность христианской истины убедить язычников к принятию христианской веры, а вместе с тем утвердить в вере и колеблющихся христиан. Основная мысль произведения такая: божественное слово превосходнее эллинской философии, поэзии.и музыки и произвело истинную культуру, тогда как языческая религия неразумна и безнравственна. Эта мысль развивается по строго определенному и вполне выдержанному плану. Автор выходит из прекрасной греческой легенды об Амфионе, Арионе и Орфее, которые своими песнями строили города и укрощали диких зверей и дельфинов, и убеждает вместо этих мифических певцов языческих богов внимать новой песне, певцом и предметом которой является исшедшее от Сиона Слово — Христос; Он, как новый Арион, привлекает к себе все, оживляет и призывает к спасению (cap. 1). После этого вступления автор переходит к критике язычества: оракулов, мистерий, богов, которые смертны и имеют человеческое происхождение, культа, жертв и изображений (cap. 2-4); дает разбор философских систем и учения поэтов, поскольку они стремятся разрешить вопрос о первопричине: их взгляды на Божество весьма различны, чем ясно доказывается их ложность (cap. 5-7). Отсюда естественный переход в пользу [643]писаний пророков, устами которых говорил Сам Бог, Его Святые уста и Св. Дух (cap. 8). Климент на основании Священного Писания изображает благость и милосердие Божие как мотив к обращению (cap. 9), приводит свидетельства языческих писателей в пользу монотеизма и опровергает довод защитников язычества, что несправедливо не соблюдать верности религии и обычаям предков (cap. 10), прославляет Божественное Откровение в Логосе в его отдельных проявлениях, нравственное учение и спасительные установления, принесенные Христом, и заканчивает изображением богобоязненной жизни христиан, увещая слушать Христа, бегать от языческой жизни и жить в почитании Бога и общении с Ним (cap. 11—12).

2) «Педагог» (Παιδαγωγός) [644] — в трех книгах (сохранился в том же Cod. Parisinus 451, а также в Cod. Mutinianus XI в., Cod. Mediceo-Laurentianus XI в. и др.), имеет нравственно-практическую задачу: в то время как «Протрептик» ставит перед собой теоретическую цель — научить неверующих, «Педагог» имеет в виду нравственное исправление уверовавшего язычника (το τέλος αύτοϋ βελτίωσα ι την ψυχή ν έστιν, ού διδάξαι [цель Его (Логоса-Педагога) — не обучить душу, а улучшить]: I, 1[.1]), воспитание его в христианской жизни и* представляет, таким образом, очерк христианского нравоучения, руководство в частной и общественной христианской жизни по идеалу Христа, истинного Воспитателя людей, чтобы помочь перейти из состояния простого верующего на вторую ступень — состояние «гностика». Первая книга (13 глав) представляет Логоса-Христа как конкретного и действительного Педагога человечества, Который, Сам будучи безгрешным, освящает все состояния и возрасты и через крещение делает способными к познанию Божественного. В Ветхом Завете Он действовал посредством закона и страха, в Новом Завете — посредством слова и любви. Сомнение гностиков (маркионитов) в единстве Божественного принципа и поэтому в возможности единого Воспитания опровергается указанием на необходимость для здравого воспитания как гневающейся и наказывающей праведности, так и благости: праведность и милосердие служат одной и той же педагогической цели — сделать нас детьми Божиими. Один и тот же Бог, один и тот же Воспитатель и карает, и спасает. Вторая книга [(12 глав)] дает отдельные предписания для христианской жизни — о воздержании в пище и питье, о постах и самоотречении, о поведении на пиршествах, в разговорах, об одежде, сне, предписания для холостых и состоящих в браке. Излишней роскоши в домашней обстановке, пище и одежде христианин должен избегать. Третья книга [(12 глав)] продолжает эти подробные предписания и представляет возвышенность и красоту жизненного идеала истинного христианина, в котором обитает Логос, в противоположность аффектированной красоте любителей нарядов и изнеженных. Последние подобны египетским храмам, которые извне украшены золотом и драгоценными камнями, картинами и изваяниями, а внутри наполнены животными, кошками и крокодилами. Порицая обнаруживающуюся в этом страсть к роскоши, изнеженность, жажду похвал и т. п., Климент рекомендует противоположные им добродетели. Следующие затем правила христианской жизни он подкрепляет многочисленными доказательствами из Священного Писания. Произведение оканчивается молитвой Христу как Божественному Педагогу, Питателю и Отцу.

В манускрипте Арефы к «Педагогу» присоединены два гимна [645] — гимн Христу Спасителю (ύμνος του Σωτήρος Χρίστου) и гимн Педагогу (εις τον παιδαγωγόν); первый из них, надписанный του αγίου Κλήμεντος, может быть, принадлежит самому Клименту или, по крайней мере, им самим присоединен к своему произведению, а второй, не имеющий такого надписания, составлен неизвестным читателем «Педагога». Не исключена возможность, что автором последнего является сам архиепископ Арефа, известный и другими поэтическими творениями [646].

3) «Строматы» (Στρώματος) [647] — «Ковры», «Пестрые узоры»; первоначальное заглавие произведения точнее определяет его содержание и характер: Каш την άληθή φιλοσοφία ν γνωστικών ύπομ νημάτων στρώματος, т. е. «Ковры научных комментариев (записок) об истинной философии». Оно сохранилось только в Cod. Mediceo-Laurentianus XI в. (и одном списке с него) и не имеет начала. Свое название оно получило вследствие пестроты содержания, намеренно избранной автором для изложения своих рассуждений. Чтобы приобрести для христианства язычников и иудеев и не выдать тайн веры неверным, по мысли Климента необходимо христианскую истину перемешивать с языческой философией и предлагать под ее покровом, как зерно плода покрывается скорлупой (I, 1 [.18]). Для выяснения своего метода изложения Климент указывает и другие аналогии. «Различные цветы на лугу и деревья в саду, — говорит он (VI, 1[.2]), — не располагаются в порядке, отдельно одни от других... Так и "Строматы" составляются наподобие луга, пестрого от покрывающих его цветов, из того, что сейчас приходит на ум, перемешиваясь одно с другим». «"Строматы", — говорится еще яснее в VII, 18 [.111], — можно сравнивать не с садом, разбитым по прекрасному плану, а с горой, густо поросшей и кипарисами, и платанами, и лавром, и плющом... и засаженной также и плодовыми деревьями таким образом, что плодовые и простые деревья нарочно перемешаны одни с другими, потому что сочинение это хочет остаться прикровенным, имея в виду тех, которые намерены срывать и похищать спелые плоды». Эти замечания относятся не только к каждой отдельной книге, но и ко всему труду во всей его целости. Произведение отличается поражающим читателя отсутствием порядка в расположении мыслей: автор всегда готов уклониться от прямого предмета речи, пользуется каждым случаем перейти от одного вопроса к другому, совершенно отличному и далекому от первого, и ни одного вопроса не расследует до конца и не дает прямого решения его. «Строматы» часто снова впадают в пропедевтический тон «Протрептика» и «Педагога», дают мыслям апологетический характер и углубляются в вопросы практической морали. В распределении материала по книгам также как будто не заметно последовательного движения мысли вперед, почему иногда утверждают, что и в конце седьмой книги автор в раскрытии намеченных предметов ушел не много дальше, чем был в начале произведения. Однако если в «Строматах» и трудно найти определенный план, то все-таки можно установить, более или менее точно, связь отдельных частей и одно течение мыслей, проникающее пеструю смесь идей.