Н. И. Сагарда - Лекции по патрологии I—IV века

В обоих толкованиях восстановление храма понимается в чисто материальном смысле. Такое понимание представляется тем более естественным, что в начале главы речь идет о храме иерусалимском и в связи с этим упомянуто о разрушении его, — отсюда можно заключать, что и восстанавливаемый храм материальный. Но при более тщательном отношении к тексту обнаруживается, что воссоздание храма можно понимать только в духовном смысле. При широком пользовании аллегорией, какое обнаруживает автор во всем послании, неудивительно, если бы от материального храма он неожиданно перешел к духовному; но в данном месте нельзя сказать и этого: переход подготовлен цитатой из пророка Исаии, устами которого Господь высказывает осуждение материальному храму иерусалимскому: «Узнайте, что говорит Господь, упраздняя его (храм): "Кто измерил небо пядию, или землю горстию (Ис. 40: 12)? Не Я ли? — говорит Господь. Небо — престол Мой, земля же — подножие ног Моих. Кий дом созиждете Ми, или кое место покоища Моего?" (Ис. 66: 1)». Непосредственно за этим автор говорит о разрушении храма иерусалимского и создании нового. Неужели в этой связи можно говорить о воссоздании материального храма иудейского, а тем более языческого? Воссозидаемый храм должен, согласно пророчеству, отвечать данному в нем понятию о Боге. Поэтому воссоздание храма необходимо понимать в чисто духовном смысле, и только такое понимание может отвечать совершенно определенному содержанию второй части главы. Тогда ход мыслей в первой части ее представится в таком виде. После слов о разрушении храма и о восстановлении его подданными врагов иудеев, автор послания останавливается на первой части своей мысли и показывает, что предание города, храма и народа было предсказано пророками: «И сбылось так, как сказал Господь». После этого писатель переходит ко второй части своей мысли — восстановлению храма, чтобы на ней, собственно, и остановиться: «Исследуем, существует ли храм Божий?», и тотчас же отвечает: «Есть — там, где, по слову Господа, сам Бог творит его и устрояет». Потом он дает описание этого воссоздания храма как духовного, совершаемого в христианской Церкви, и, как бы желая устранить всякую возможность неправильного понимания высказанных им мыслей, он выразительно заключает свою речь такими словами: «Вот духовный храм, созидаемый Господу». Таким образом, это — не каменный храм, но храм в сердцах верующих, и строители — «слуги самих, врагов» — не римские каменщики, а христиане, подданные римлян, разрушивших иудейский храм. Созидание духовного храма падает и на настоящее время, но будет продолжаться и в последующие дни до кончины мира, — поэтому и сочетание: νυν ίάνοικοδομήσουσιν.

Таким образом, точной хронологической датой остается тот бесспорный факт, что послание написано после разрушения Иерусалима и храма в 70 г., под живым впечатлением этого события, которое своей обстановкой вызвало ожидание близкого конца мира: читатели послания сами видели, как Господь, после стольких знамений и чудес, так оставил Израиля (4.14); впечатление от этой катастрофы еще не изгладилось у них, чем и пользуется автор послания, чтобы глубже напечатлеть в их сознании те истины о значении Ветхого Завета и его отношении к Новому Завету, какие он в доступной для их понимания форме излагает в послании. Но отодвигать написание послания далеко от 70 г. невозможно по следующим соображениям. Послание должно быть написано раньше наступления гностического кризиса, так как ни один церковный учитель не мог так трактовать о букве Ветхого Завета, если бы ему уже известны были основные положения в учении Василида, Валентина, Маркиона; и вообще в послании совершенно нет речи о гностической опасности, — не видно даже и признаков ее: совершенным гносисом (τελεία γνώσις) автор называет свое учение о Ветхом Завете и его отношении к Новому (1.5). Если полное обнаружение названных гностических систем падает на второе и третье десятилетия II в., то послание должно быть написано гораздо раньше. Раннее датирование послания находит подтверждение и в настойчивом стремлении автора к разрешению спорного вопроса об отношении христианства к закону, который возник на самых первых порах существования Церкви. Разрушение Иерусалима и храма не разрушило окончательно надежд иудеев, вызвало даже озлобление против примкнувших к христианскому учению и, таким образом, давало автору послания благоприятный повод для постановки этого вопроса с целью предохранить христиан от обращения к иудейскому закону подобно прозелитам; но в то же время он обнаруживает явное желание сохранить за Ветхим Заветом значение слова Божия и для христиан. Далее, исключительность, с которой автор ограничивается Ветхим Заветом и евангельской историей, совершенное невнимание к язычеству, отсутствие всякого философски определенного апологетического интереса, — все это заставляет относить происхождение послания к раннейшему времени послеапостольского периода. Политические события [этого] времени наиболее гармонируют с содержанием послания: жестокость Нерона, его насильственная смерть, последовавшая затем междоусобная война между четырьмя претендентами, не имеющими никаких прав на престол, кроме воли своих легионов, и связанная с этим возможность мысли о полном разрушении самого римского государства, ужасы Иудейской войны и разрушение Иерусалима с храмом, предсказанное Спасителем вместе с кончиной, — все это, вместе взятое, действительно располагало к ожиданию скорой кончины мира. Если ко всему этому присоединить, что свидетельства древности об ап. Варнаве как авторе послания не поколеблены и что не исключена возможность смерти его даже после 80 г. (Th. Zahn), то этим самым открывается место для весьма вероятного предположения, что' послание написано в скором времени после 70 г. Наконец, и принятие послания в качестве divina Scriptura Климентом Александрийским и Оригеном гораздо легче объяснить предположением отдаленной древности его, чем помещением его в царствование Адриана, — время, сравнительно близкое к их собственному.

Автор послания не дает определенных указаний и относительно читателей, которым адресовано было послание. В обращении он называет их «сыны и дщери», а в самом тексте — «чада», но также и «братия». Несомненно, что писатель послания некогда жил среди тех христиан, которым писал, делился с ними всем, что получил, близко знал успехи их в христианстве и степень их интеллектуального разумения («я просто пишу вам, дабы вы уразумели»: cap. 6); он любит их более души своей. Других точных указаний относительно этой частной Церкви и в послании нет, и в предании не сохранилось. Нет ничего удивительного, что уже Ориген (Contra Celsum I, 63) называет его καθολική έπιστολή и, таким образом, адресатами послания делает всех тогдашних христиан. Поэтому ставится прежде всего вопрос, какова была прежняя религия читателей послания: были ли они прежде иудеями или язычниками.