Array Warrax - Princeps Omnium

Заимствование подходящих элементов, например, у животных. Тут возможно два подхода. Во-первых, Дьявол наделяется чертами хищных и опасных животных, с чем согласны обе стороны. Во-вторых, недолюбливающая его сторона любит замешивать сюда же гены зверей, кажущихся им просто несимпатичными и гротескными: свиней, обезьян и т. д.

Некоторым чертам портрета придается разная трактовка его сторонниками и противниками. Например, трехликость Дьявола на некоторых изображениях христиане склонны воспринимать как передразнивание троицы. Но наличие многоликих Брахмы, Ругивита, Гекаты и других древних божеств, многие из которых имеют к архетипу Сатаны непосредственное отношение, сводит такие соображения к нулю.

Как и с архетипом в целом, с иконографией мы не должны попасться на провокацию оппонентов, настаивающих на христианском происхождении как сущности, так и внешности Дьявола. Культурно мы принадлежим в наибольшей степени Европе, а она уже много веков больна христианством. Поэтому демонографию христианского мира мы можем отследить гораздо подробнее, чем какую-либо иную. Заметим также, что здесь еще она заметнее, так как производит наибольший резонанс. "Христианская иконография Дьявола имеет древние прецеденты, хотя связи между ними не всегда очевидны", как писал Р. Хьюз.

А чтобы окончательно отделаться от упреков в какой-то исключительной связи с христианством, приглашаем полюбоваться на изображения древних демонов, таких, как Пазузу, которые старше, чем даже национальное самосознание иудеев, не говоря уже о христианстве, или на демонов любой части света, которые существовали там задолго до проникновения туда христопоклонников. И мы, конечно, будем обращаться в этой главе и к таким персонажам.

Дьявола можно не только называть "любым другим именем", но и представлять в любом другом облике.

Некоторые авторитеты христианской церкви, в том числе папа Григорий Великий (ок. 540–604), считали Дьявола совершенно бесплотным. Но их мнение не нравилось обывателям. Как отмечал Александр Амфитеатров: "Только с величайшим трудом удается человеку, если вообще удается, составить себе понятие о какой-либо бесплотной субстанции, существенно противоположной тем, которые доступны нашему чувственному восприятию".

Существовало и такое мнение, что подлинный облик демонов, как и ангелов, невидим для человеческого глаза в обычных условиях. Физическое тело служит своего рода спасительной завесой, защищающей человека от непосредственного видения бесов, которые могли бы привести к сумасшествию тех, кто их зрит. Волхвы, колдуны, маги, сознательно входя в общение с нечистой силой, снимают с себя эту спасительную завесу и непосредственно видят демонов.

Фома Аквинский (1227–1274), взвесив мнения за и против, вывел заключение, что вопрос о телесности или бестелесности Дьявола для веры не важен. И народная фантазия воображает Дьявола телесным в полном смысле этого слова.

Что ж, для одних, феноменально тупых и плоских, Сатана материален и имеет конкретный облик. Для не столь примитивных умов иконография Дьявола полна символов и смысла.

Итак, ухватим за хвост христианскую иконографию и посмотрим, куда эта нить нас заведет.

Начинается христианский демоногенез со змей. И это неудивительно, ведь при отождествлении Дьявола со Змеем, скормившим первым людям запретные фрукты, это практически единственное основание в Библии, по которому можно судить о внешности нашего героя. И Дьявол появляется в христианстве в первоначальной форме, как змей, обвивающий кольцами дерево познания в Эдеме. Еще можно припомнить моисеевского медного змея, как символ демонической сущности язычества, а также уробороса, один из символов Хаоса.

Наряду с обычным змеиным телом попадается еще и "кишка с ножками". Т. е. к змеиному телу добавляются конечности. Именно так, по мнению некоторых христианских специалистов, выглядел змей, пока не подложил господу свинью. За сию провинность он, мол, тоже понес наказание в виде ампутации рук и ног и, вынужденный впредь ползать на брюхе (пресмыкаться), приобрел современный вид.

Но Змей с лапками — это уже ближе к Дракону. И этот великолепный монстр ассоциируется с Дьяволом самым откровенным образом. В Апокалипсисе Иоанна и видениях многих святых Дракон или Змей тождественен Дьяволу. В VIII веке Иоанн Дамаскин описывал дьяволов как драконов, летающих по воздуху и т. д.

По ассоциации Змея и Сатаны в этой книге есть целая глава. От такой геральдики мы определенно не отказываемся.

Надо признать, первое тысячелетие христианства в Европе не сильно злобствовали над портретом Дьявола (изображения ранее VI-го века неизвестны и крайне редки до IX-го). Он возникал в обманчивом облике (превратившись в кого-нибудь), в облике змея, во вполне благородной роли и внешности Антихриста, в еще более благородном облике античных богов, в крайнем случае — в виде ангела другого цвета. Проявления карикатуризма случались, но не были столь навязчивы, как в последующие века.

В ранних христианских картинах дьявол никогда не кажется принимающим ужасный аспект. Нет никакого следа отвратительной деформации, которую можно найти в более поздних изображениях Дьявола.

Отношение к Сатане резко изменился примерно около 1000 года новой эры. Это произошло после Собора в Клуни в 956 году, задуманного с целью укрепления церковной дисциплины и выработки методов, привязывающих верующих более строго к их вере (еще Августин рекомендовал изображать Ад "для воспитания невежд").

В целом до IX века Дьявол изображался в образе либо человека, либо «чертенка»; в XI начал изображаться получеловеком-полуживотным. В XV–XVI вв. художники во главе с Босхом и ван Эйком принесли в образ Дьявола гротеск.

Вообразить Сатану отвратительным требовали ненависть и страх к нему, которые внушала и которых требовала церковь. И в средние века и сейчас сей лагерь настойчиво требовал соединить красоту с понятием «добра», а «зло» воплощает в отталкивающее уродство, либо, в виде снисхождения, презрительно одевает его искаженными формами смешного шутовства, пытаясь избавиться от испытываемого страха.

И понеслось! Авторы житий, сказочники, поэты, художники и скульпторы усердно тратили вдохновение и силы на изображение Сатаны в самом гнусном виде.

Происхождение этого безобразия объяснялось проклятием, обрушенным богом на своего бывшего ангела, после падения того: