Железная флейта (Тэттэки Тосуи)

Манджушри символизирует мудрость Будды. Верхом на льве, он на полном скаку разрушает все иллюзии и своей острой саблей сносит все преграды на пути освобождения. Некоторые буддисты полагают, что Манджушри — это ученик Будды Шакь-ямуни; другие с удивительным знанием дела говорят о его прошлой и настоящей жизни. Пусть они предаются мечтам, как хотят. Изучающие дзэн должны встретить Манджушри в себе.

Аватамсака Сутра [6] Сутра Ожерелья ("Цветочная гирлянда сутр") упоминает четыре мира: мир материи, мир разума, мир гармонии материи и разума, и мир из гармонических элементов. Манджушри из нашей истории живет вне мира материи, в мире разума, но еще не научился достигать их гармонического сочетания.

Самантабхадра символизирует любящую доброту Будды. Он едет на слоне, терпеливо ведя его через джунгли, любя и уважая все живые существа. Он не будет провозглашать причину, но спокойно войдет в ворота. Его сердце — это сердце Будды, отвечающее, словно эхо, на призыв Будды.

Четвертый мир, упоминающийся в Аватамсака Сутре, иногда называется «Небесным Царством». Чтобы достичь этой стадии человечество должно научиться жить в мире гармонии разума и материи, а сперва оно должно жить в мире разума. Очень важно повстречать Манджушри лицом к лицу в наши дни. Он говорит: «Я не вижу ничего по эту сторону ворот. Зачем мне входить?» Ну, а где же эти ворота? И где вы сами — снаружи или внутри?

Господин Мин-ван выстроил монастырь для Ло-шаня и попросил его произнести первую речь в лекционном зале. Как мастер монастыря, Ло-шань сел в кресло, но не сказал ничего, кроме слова «прощайте» перед уходом в свою комнату. Войдя к нему, господин Мин-ван сказал: «Учение самого Будды на горе Градхаркута было, должно быть, таким же, как Ваше сегодня». Ло-шань ответил: «Я думал, что вы чужды учению, но сейчас я понял, что вы имеете некоторое представление о дзэне».

НЕГЭН: Эти двое жили в Китае в восьмом веке, но они всегда будут служить примерами красоты незавершенности для тех, кто понимает внутренние ценности. В буддийском храме над алтарем обычно находится статуя Будды, в настоящем же дзэнском храме нет никаких изображений. Здесь мастер занимает место Будды, используя алтарь в качестве кафедры для проповеди; он приносит с собой одежду, которая перешла к нему от предшественника, надевает ее перед началом проповеди и снимает сразу же после окончания. Наш Ло-шань, должно быть, сделал то же самое. В китайском оригинале сказано: «Он занял свое место, облачился в одежды, снял их и сказал: «Прощайте». На этом его проповедь закончилась». Прекрасно! Но не допускайте, чтобы ваши простодушные монахи подражали вам! Это будет еще хуже, чем статуя Будды. Борьба против традиционных представлений, зародившаяся как реакция, замыкается тогда в башне из слоновой кости. Смысл же настоящей борьбы — в разрушении этой башни из слоновой кости. Если бы господин Мин-ван больше преуспел в дзэне, он выразил бы разочарование из-за того, что не услышал проповеди мастера, даже точно поняв молчаливый призыв Ло-шаня.

Монастырь растет медленно и незаметно, как и деревья и кустарники вокруг него. Мастер, монахи и человек, на средства которого построен монастырь, лишь бросают семена, но им никогда не доведется видеть плоды своих трудов. Так почему же им не наслаждаться, посвятив настоящее время медитации? Вот учение, которое Ло-шань унаследовал от Будды через много поколений его последователей.

Когда я впервые вошел в этот скромный дом, в дзэн-до [7] Дзен-до — комната для медитации (яп.) не было никаких изображений, никакой мебели, кроме стульчика для пианино. Я молча сел на этот стул, сложив руки ладонь к ладони. Это была моя первая проповедь этой дзэн-до, а все остальные были лишь разъяснениями первой. Если кто-нибудь из вас решит прочесть лекцию или написать очерки по дзэн, напомните себе эту историю и счастливо скажите себе: «Прощай».

Однажды упасака [8] Упасака (санскр) — в буддизме — мирянин, последователь учения Будды, участвующий в кормлении монахов и соблюдающий Пять Заповедей Учения: — воздерживаться от убийства живых существ; — не присваивать того, что не было дано; — воздерживаться от прелюбодеяния; — воздерживаться ото лжи; — воздерживаться от средств, вызывающих помутнение сознания. Лю-кен сказал Нан-чжуаню: «У меня дома есть камень, который сидит и лежит. Я собираюсь высечь из него Будду, Могу ли я это сделать?» Нан-чжуань ответил: «Да, можешь». «А могу я не делать этого?» — продолжал упасака Лю-кен. «Нет, ты не можешь сделать это», — ответил Нан-чжуань.

НЕГЭН: Этот мирянин хотел знать, может ли он стать Буддой. Если он не может, то он подобен камню. Он надеялся, что его учитель Нан-чжуань будет хвалить его за благие намерения, но тот только сказал: «Да, можешь». Когда Лю-кен сказал: «А могу я не делать этого?» — он хотел лишний раз удостовериться, ожидая, что Нан-чжуань придаст ему еще уверенности.

Дзэн Нан-чжуаня использует идеализм как введение. Тот, кто хочет высечь из камня изображение Будды, должен делать это сам, одобряют ли это другие или нет. Если он хоть немного сомневается, ему никогда не сделать этого. То, чем он является сейчас — это результат того, о чем он думал в прошлом, а от того, о чем он думает сейчас, зависит то, каким он будет в будущем. Ни мастер, ни не-мастер не может вмешаться в этот закон причинности. У Лю-кена был хороший камень, но его решимость не была прочной, если он был отметен Нан-чжуанем. Это напоминает древнюю историю о жаворонках и крестьянине. Они совсем не испугались, когда услышали, что крестьянин собирается косить пшеницу с помощью соседа; но когда они узнали, что крестьянин решил косить ее сам, без посторонней помощи, они оставили свое гнездо и улетели. Позже Лю-кен стал очень хорошим учеником.

ГЭНРО: Я видел камень, который мирянин принес в монастырь. Я видел также и другой камень, который Нан-чжуань хранил в зале для медитации. Всеми молотами Китая не удалось бы разрушить эти два камня.

Пай-лин и Нан-юнь учились у Ма-цзу, преемника Нан-юэ. Однажды, когда они повстречались на дороге, Пай-лин заметил: «Наш дедушка по дзэну говорил: «Утверждая, что нечто является чем-то, человек теряет это всецело». Интересно, показывал ли он это кому-либо?» Упасака Нан-юнь ответил: «Да». «Кому?» — спросил монах. Мирянин указал пальцем на себя и сказал: «Вот этому человеку».

«Твои достижения, — сказал Пай-лин, — так прекрасны и глубоки, что даже Манджушри и Субхути не могут почтить тебя достойным образом».

Тогда мирянин сказал монаху: «Интересно, знает ли кто-нибудь, что имел в виду наш дедушка по дзэну». Монах не ответил, но надел свою соломенную шляпу и пошел прочь. «Постой!» — крикнул ему упасака Нан-юнь, но Пай-лин даже не повернул головы.