Андрей Кураев - Раннее христианство и переселение душ

Значит, не из Церкви исходит инициатива ареста [ 301]. Вообще меру конфликта Оригена и церковной иерархии не стоит преувеличивать. В епископате добрая память об Оригене сохранялась еще долго (до той поры, пока некоторые из чрезмерных его почитателей не стали черпать из его действительно довольно пестрых книг не столько христианские, сколько языческие положения). Место Оригена в Церкви нельзя рассматривать в отрыве от общей церковной ситуации его столетия. Это время, когда две церковные институции: институт церковных проповедников и институт церковных управителей (епископов) начинают сливаться в один. Если во втором столетии мы чаще встречаем церковных писателей, не облеченных епископским саном, нежели пишущих епископов, то в третьем веке эта ситуация резко меняется. А начиная с четвертого века (и до конца XIX-го) церковно-учительная литература становится по преимуществу епископской (святительской). Рядом с ней существует книжность монашеская, но почти исчезает церковная письменность, произведенная мирянами и белым духовенством. Собственно, отношения иерархии докторов (дидаскалов-учителей) и владык всегда были непростыми. Но именно в век Оригена «две иерархии приближаются к единению» [ 302]. Епископы становятся проповедниками и учитeлями, а это значит, что возрастает образовательный уровень церковных владык, совершителей церковных таинств. Институциональное церковное руководство берет на cебя труд учительства, и, значит, никак нельзя cказать, что мол, церковная власть в эпоху Оригена cтала более невежественна, чем раньше, а потому, мол, и учинила гонения на великого христианского писателя.

Сам же Ориген не был сознательным церковным диссидентом. Конечно, понятная и простительная человеческая обида была в нем. Иероним упоминает о некоем письме Оригена, в котором тот «поносит Димитрия, епископа города Александрии, нападает на епископов и клириков по всей вселенной, говорит, что он несправедливо отлучен церквами и что не хочет на злословие отвечать тем же» (Иероним. Апология против Руфина. 2, 19). Но его книги хранят и иные отзывы о церковной иерархии: «Не ищете у меня того, что находите у своего епископа Александра. Я сознаюсь, что всех нас превосходит он благодатным даром кротостии своей любовью» (На Царств. 1, 1). Хотя Ориген не скрывает пороков, поражающих церковных пастырей во все времена (в том числе и в его [ 303]), но у него не чувствуется никакого озлобления, идеологической предвзятости по отношению к иерархии. Уже после конфликта [ 304] с александрийским епископом, Ориген дает такой отзыв о церковном епископате: «Если сравнишь предстоятелей церкви Божией с предстоятелями по каждому отдельному городу, то можешь найти среди предстоятелей Церкви таких, которые вполне должны руководить градом Божиим, где бы такой ни оказался во вселенной; между тем как мирские правители повсюду в своем поведении не представляют ничего такого, что давало бы им право на преимущество, которым они только наружно отличаются от прочих граждан. Если точно также сравнишь предстоятеля церкви в каждом городе с правителем этого города, то ты найдешь, что даже такие предстоятели и властители церкви Божией, которые сравнительно не отличаются совершенствами и уступают своим ревностным сослуживцам в исполнении своих обязанностей — даже и эти по успехам в добродетелях в общем превосходят тех, которые отличаются в городах своими достоинствами, как правители и начальники» (Против Цельса. III, 30). Тут же в качестве примера высокой жизни он приводит Церкви Афин, Коринфа и родной Александрии.

Так что не надо делать из Оригена Якунина III века.

Стоит также отметить, что Ориген никогда не возносит себя над Церковью. И во всех тех вопросах, которые к его времени были уже ясно определены в церковном вероучении, он принимает веру Церкви. Лишь в «археологии» и в «эсхатологии», в представлении о начале и конце мира он высказывает собственные мнения.

В некоторое извинение Оригену стоит заметить, что эти темы до сих пор относятся к числу наименее разработанных в церковной мысли. При творении мира нас не было. А то, что будет — «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Церковный разум не догматизирует подробности космогонии или археологии, но он может отстранить от себя те представления о судьбах мира, которые не созвучны Евангелию. Мы можем не знать карты океанических течений, но при этом сможем отличить пресную воду от морской. Так и православная Церковь — не расширяя круг позитивных догматов о начале и конце мироздания, она не приняла догадок Оригена.

Но вновь повторю: Ориген говорил о том, о чем Церковь молчала. Да, Ориген сфальшивил. Но он не противоречил ясному голосу Церкви — просто потому, что по этим вопросам этот голос еще не прозвучал [ 305].

И о реинкарнации Ориген говорил в таких ощутимо предположительных, неутверждающих интонациях, что гипотезы, выстроенные им в книге «О началах», но не получившие развития и подкрепления в его позднейших книгах, так и не вызвали нарекания в их адрес со стороны Церкви.

И потому, как только мы всерьез присматриваемся к истории оригенизма, то замечаем странное для теософов обстоятельство: за что Церковь никогда не осуждала Оригена — так это за проповедь реинкарнации. Конфликт Оригена с церковными властями в интерпретации теософов означает, что именно философия Оригена, признававшая реинкарнацию, была гонима церковниками. Однако, как мы видели, на самом деле Ориген навлек на себя гнев своего епископа совсем не своими проповедями.

И потому теософам надо приготовится к неприятному для себя выводу: оказывается, не только зрелые книги самого Оригена говорят, что он не принимал идею реинкарнации. Оказывается, не только друзья отвергают наличие у него этой идеи. Но и голос врагов довольно единодушно говорит о том, что у Оригена не было проповеди реинкарнации. Если бы недруги Оригена вычитывали в его книгах и идея реинкарнации — они бы использовали ее с своей борьбе с ним. Но в конфликте Церкви и оригенизма тема реинкарнации не подчеркивалась.

Это молчание врагов Оригена очень важно: оно не дозволяет теософам использовать аргумент отчаяния: мол, всю жизнь учил Ориген переселению душ, да вот церковные цензоры уничтожили те труды Оригена, где он выражал свои теософские симпатии, а в сохраненные ими тексты вставили свои догматические воззрения. Ведь если Ориген действительно был настолько православен, что отказался от идеи переселения душ, то за что же, — вопросит теософ, — он был преследуем Церковью, за что в его адрес раздавались анафемы?

Итак: можем ли мы предположить, что в тех, действительно весьма многочисленных, произведениях Оригена, которые не дошли до нас, содержались идеи, выдававшие кармически-реинкарнационные убеждения автора?