Киприан Керн - «Взгляните на лилии полевые…» Курс лекций по литургическому богословию

Знаменательна память их, первоверховных, столь разных, но в то же время столь похожих и близких.

«Киими похвальными венцы увязем Петра и Павла, разделенные телеса и совокупленные духом» . [ 316]

Замысловаты и смелы сравнения их и параллели:

«Петр камень веры и Павел вития святых Церквей» . [ 317]

Петр принимает небесные ключи рая, Павел в рай восхищается, слыша неизреченные там глаголы (2 Кор. 12, 4), [ 318] Петр трижды отрекся и покаялся, Павел был прежде хульник и потом уверовал. [ 319] Церковь чтит и «светлыя Петровы чудеса» и «честные знамения Павла» . [ 320] Петр «апостолов основание», «христиан начало» и «верховный ученик» , Павел «ловец язычников», «светильник вселенной», «апостолов исполнение» . [ 321] Павел непосредственно Христом призывается к апостольству после Вознесения Христова, Петру же Христос первому из апостолов является в Своем восстании. [ 322] (I Кор. 15, 5; Лк. 24, 34). Различные по характеру, разные по образованию, по жизни и деятельности, по призванию к вере, все же они едины по духу своему, вера их объединяет в Едином Христе, вера их приводит к Единому краеугольному Камню, к подвигу, к крестоношению, к смерти за Спасителя.

«Кая темница не име тебе юзника, кая же Церковь не имать тя ветию: Дамаск великомудрствует о тебе, Павле, веде бо тя запята светом, Рим твою кровь приемый, и той хвалится, но и Тарс множае радуется и любит, почитая твои пелены; Петре — веры каменю, Павле — похвало вселенныя, от Рима сошедшеся, утвердите нас.» [ 323]

Они совершенно дополняют друг друга и идут единым путем. Недаром они, от Рима сошедшиеся, основополагают христианство там, основополагают, друг другу содействующе, без какого-либо оспаривания чести и власти, прав и приматов позднейшего честолюбия. Взаимодополнение их прекрасно выражается так: «Благовествование Павла, есть граница примата Петра» . [ 324]

С древней иконы смотрит лик седого и древнего старца, Апостола любви, любимого наперсника Христова, сына Грома, девственника Иоанна. Различно иконописное понимание его у латинян и у нас. Там он обычно представляется юношей нежной внешности, во всем окружении западного художества, в стиле католического, портретного, реалистического письма. Кисть же византийского и московского изографа представляет его старцем во дни Патмоса и Ефеса. Тщательностью вырисовки отличается только лик, он выписан тонко и любовно. Тело же, окружающая обстановка, прочие мелочи, признаны второстепенными и неважными. Декоративность в этой иконе отсутствует. Но прекрасно, темными вапами [ 325] выписан образ. Взор глубокий и далекий, умиренный и бездонный, один выражает все. Действительно, все остальное неважно, и даже мешает духовной устремленности взора старца. Он устремлен в ту неземную, иную совсем действительность, в ту иную реальность, из которой и сама икона, в бытие другого порядка. Приложенный палец к устам свидетельствует о том, что можно сказать и о чем должно умолчать. Над ухом Ангел, вещающий ему неизреченные тайные глаголы. Взор Иоанна во тьме прошлых веков провидит предвечное рождение Слова у Бога и в тумане грядущих тайнозрит и предрекает грядущие судьбы человечества: «начало болезней и конец мира, в коей уже и времени не будет, как бы совершенно взор его умиряется в вечери брака Агнца. От совета Божия в вечность безначальную и до указания неизреченного наследия в вечности безконечной» . [ 326]

Церковь и сему Апостолу уделяет особливое почитание и совершает дважды его память, знаменуя эти дни торжественными бдениями (8 мая — день Апостола и 26 сентября — преставление его). Данное ему первому великое звание Богослова, тайнозрение его и догматическое ведение его, любовь к нему Господа, его особая заботливость по отношению к Богоматери — все это наше богослужебное сознание прекрасно воплощает в своих стихирах и канонах.

Он, на вечери возлежащий рядом с Господом, полагает Ему на перси главу свою и как бы непосредственно напаяется духовного источника Божия Слова, почерпая оттуда эту премудрость богословствования:

«…на перси бо возлег, от них же почерпл еси премудрости догматы» . [ 327]

«Слово Единородное, тебе сказа, Безплотне Бога никомуже видети когда» . [ 328]

Из персей воплощенного от Девы Слова Божия он тайнозрит безлетное рождение Слова от Отца, узнает глубины Троичного бытия Божия, единосущия Ипостасей, исхождение Духа токмо от Отца и проявление Его в мире через Сына. Богословскому полету его мыслей и глубине его созерцания тайн Божиих соответствует и житие его. Свою веру и боговедение он воплощает и в жизни. Он находит применение догматам в своей нравственности. Недаром же именно им изложена беседа Спасителя с учениками Его, Первосвященническая молитва, это совершеннейшее изложение и нравственное объяснение догмата Святой Троицы (Ин. 17, 18 — 26). [ 329]

«Исполнь сый любве, исполнь бысть и богословия» , [ 330] характеризует Церковь его нравственно-богословский облик. Он совершенне соблюдает девство, и ему, как возлюбленному другу и девственнику «Деву и Богородицу Христос Бог, распинаяся, предаде» [ 331] и его «яко в брата место прием, Своей Матери его возвести сына» . [ 332]

Он сподобляется таинственного проникновения в даль и глубину сокрытых грядущих веков и слышит слова Спасителя: «хощу да той пребывает, дондеже прииду» (Ин. 21, 22). Церковь это воплощает в своем молитвенном переживании живой веры в евангелиста Иоанна, «от земли переселяющагося и земли неотступающаго, но живуща и ждуща страшное Владыки Второе Пришествие» . [ 333]

Из всех апостолов полагает начало мученичества брат Иоаннов, Иаков Зеведеев, «первее убиваем» [ 334] (Деян. 12, 1–2). (так называемый «больший», не по возрасту, а по росту). Он вместе с Петром и Иоанном является свидетелем и избранным сотаинником особых чудес и моментов жизни Господа. Он свидетель Гефсимании, он соучастник Фаворского чуда. Вместе с братом удостаивается он наречения «сыном Грома» и, как огненный Илия восхотел, ревностью распаленный, попалить непокорных самарян, научается духу кротости и милосердия. [ 335]

И Апостолу Фоме, Близнецу «неверующему», Церковь в своих песнопениях уделяет немалое молитвенное внимание, окрашивая его духовный облик оттенком особой любви и почитания, как бы заботливо защищая и ограждая его память от возможных, неосновательных упреков в скептицизме и маловерии, ибо эти упреки безосновательны. В евангельском повествовании святой Апостол встает перед нами как пытливый ученик с желанием разумной, обоснованной веры (Ин. 14, 5), как пылкое и горячее сердце (Ин. 11, 16), поступок весьма сродняющий и приближающий аналитическую, разумную веру его к Петровой пылкой и горячей). Поступок Апостола по Воскресении Христовом все же не содержит скептицизма, а лишь подтверждает жажду разумно обоснованной веры в нем и посему Христос все же не отвергает Апостола, а дает ему возможность исповедания этой веры. Интересно, что отсутствие Фомы среди учеников во время явления Христа по Воскресении десяти апостолам (Ин. 20, 24–29 — пятое явление по Воскресении) снова повторяется по церковному преданию и в день Успения Богоматери, когда святой Фома опять-таки не присутствовал этому событию и получил подтверждение своей вере снова, по прошествии нескольких дней.