Дмитрий Мережковский - Св. Тереза Иисуса

Третья воля Терезы, общая с Братством Кармеля, — воля к Экстазу. Братством пользуется она для того, чтобы переключить Экстаз из порядка личного в порядок общественный, «социальный», как мы говорим.

«Благо душе, познавшей истину в Боге (Экстаз). О, как необходимо это познание людям, стоящим у власти! Насколько бы оно должно быть дороже для них, чем обладание великими царствами! Какой порядок установился бы тогда в государстве, и сколько бедствий было бы избегнуто! Кто знает эту истину, тот не жалеет для нее ни жизни, ни чести. О, как это нужно для тех, кто призван… вести народы… Чтобы сделать только один шаг в деле веры и просветить заблуждающихся (еретиков) только одним лучом света, они должны были бы пожертвовать тысячами царств, потому что приобрели бы этою жертвою то Царство, которому не будет конца… О, если бы я могла это сказать в лицо государям! Я умираю от того, что не могу этого сделать… Боже мой, я отказалась бы от всех милостей Твоих, если бы только могла передать их людям власти!» Все это значит: движущая сила Кармеля, Экстаз, есть начало Царства Божия не только для каждого человека в отдельности, но и для всего человечества.

«Господи, зачем Ты не поставил меня на такое место, где бы я могла говорить обо всем этом громко? Может быть, мне не поверили бы, но, по крайней мере, мне самой было бы легче. Чтобы открыть людям хотя бы только одну из этих истин, кажется, мне ничего бы не стоило пожертвовать жизнью».

Все эти три воли, общих у Терезы с Братством Кармеля, — воля к совершенству, воля к действию и воля к Экстазу — сознательны, а четвертая воля — к соединению двух Заветов, Первого и Второго в Третьем, бывшего и настоящего в будущем, Отца и Сына в Духе — Матери, — эта, может быть, сильнейшая воля ее, бессознательна.

Братство Кармеля «совершенно Мариино», ordo totus Marianus. «Богу и Блаженной Деве Марии даю обет послушания, целомудрия и бедности», — обещал вступающий в Братство.

Матерь Сына, земная дева Мария есть упование рода человеческого; люди поклонились Ей недаром: только Она и ведет их к Матери Небесной — Духу: это в Братстве Кармеля понято так, как нигде. Если есть у Сына Отец Небесный, то может ли не быть у Него и Небесной Матери?

«Сын Мой, во всех пророках Я ожидала Тебя, да приидешь и да упокоюсь в Тебе, ибо Ты — Мой покой, to es enim requies mea», — говорит Матерь-Дух, нисходя на Сына в крещении, в «Евангелии от Евреев», нисколько не менее исторически подлинном, чем наши канонические Евангелия.

говорит сам Иисус в том же Евангелии.

В Братство Кармеля, первое из всех монашеских Братств на Западе, начали вступать женщины. «Господи, — скажет Тереза, — когда Ты жил на земле, то женщин не презирал, потому что находил у них столько же любви к Тебе и больше веры, чем у мужчин». Это было тогда, и снова будет в Кармеле… Мир спасет Вечная Женственность, — это поняла и сделала св. Тереза как, может быть, никто из святых. Вот почему в первый же, исходной точке Экстаза — в «молитве успокоения, самопогружения», contentant me, «душа подобна младенцу на руках у матери, которая, играя, выжимает в рот его молоко, так что ему уже не нужно сосать груди»; в этой первой точке Экстаза, как созерцания, Бог есть не только Отец, но и Мать; и в последней точке Экстаза, как действия, Бог тоже Мать.

Главная движущая сила Терезы в обоих Экстазах — в созерцании так же, как в действии, — бесконечная любовь ко Христу. «Господи, единственное благо мое, Ты не брезгаешь такою жалкою тварью, как я! Кажется мне, что я читаю в Лице Твоем, что Ты утешен тем, что я — с Тобой. Как могло быть, что Ангелы оставили Тебя одного, и даже Отец Твой Небесный не утешил Тебя? Но если так и если Ты принял такие муки ради меня, то все мои — что значат? Пойдем же вместе; я буду следовать за Тобою всюду и пройду через все, через что и Ты прошел».

Так же, как во многих великих делах, все началось и в этом деле Реформы с маленького случая, — случая ли, впрочем, или Промысла Божия, — выбор и здесь, как везде и всегда, свободен.

Однажды в Терезиной келье, просторной, уютной и светлой, выходившей окнами в сад, на вершины старых дубов, вязов и сосен, собрались те из молодых монахинь и учениц монастырской школы, которые больше всех ревновали о том же «пути Совершенства», camino de perfectión, как и Тереза; все они от нее заразились этим святым безумием. Тут же была и племянница ее, Мария дэ Окампо, шестнадцатилетняя девочка, веселая и умная, но казавшаяся пустой и легкомысленной, думающей только о новых великолепных нарядах, а когда, через немного дней, постриглась она, то в темной и грубой монашеской рясе так же была весела, но еще прелестнее, чем в ярких шелках и золотой парче. Ей-то и суждено было сделаться первым «столпом Реформы».

«Трудно вести святую жизнь в обители, где так много монахинь, как у нас, в Благовещении», — говорили сестры, полушутя.

«Ну, так вот, что я вам скажу, сестрицы, — заговорила вдруг, уже совсем не шутя, Мария, и глаза ее загорелись тем огнем, который так хорошо знала Тереза. — Если бы все мы соединились сейчас, чтобы жить в совершенстве, как жили древние пустынники Кармеля, по уставу пророка Илии, и как все еще живут нищие братия св. Франциска Ассизского, то мы могли бы основать новую обитель для такой совершенной жизни…»

«А денег где возьмем?» — спросила сестра ее, Элеонора дэ Чепеда, такая же, как она, молоденькая девушка.

«Очень просто где — у меня: тысячу дукатов я дам из моего приданого», — ответила Мария, и только что ответила, как явился ей бичуемый Христос, с обнаженным, израненным и окровавленным Телом, точно такой же, как некогда — Терезе, и так же, как ту, благословил и эту на подвиг. И может быть, Мария ответила Ему так же, как Тереза: «Господи, или страдать с Тобой, или за Тебя умереть, — я больше ни о чем Тебя не прошу»! И вдруг все почувствовали, что Он — среди них и что первая обитель Реформы уже основана.

«Только что узнали в городе о нашем намерении, как поднялось жестокое на нас гонение», — вспоминает Тереза. Точно от камня, брошенного в воду, все лягушки заквакали. «Не было в городе почти никого даже из благочестивых людей, кто не считал бы нашего замысла величайшим безумием». «Все эти разговоры о новой обители только пустые бредни!» — решили благоразумные люди. И «ропот усилился… Жаловались и наши Благовещенские сестры, что я их осрамила, говоря, будто бы они живут не так, как следует монахиням». «Что мешает ей, — говорили они, — вести и в нашей обители такую же святую жизнь, какую ведут в ней столько сестер, лучших, нежели она?» «Некоторые даже полагали, что надо бы посадить ее в тюрьму, а может быть, и выдать св. Инквизиции».