Андрей Кураев - Кто послал Блаватскую?

И уж не знаю – от Блаватской или еще откуда-то, но Мяло тоже проникнулась совершенно неправославной неприязнью к Священному Писанию Ветхого Завета. Ей кажется невозможным “утверждать статус древнееврейских книг как единственный и особый сегодня – зная и об Аменхотеппе IV, о законах Ману и Хамураппи” (с. 94).

Тут уж одно из двух. Или Мяло считает гимн Атону [175], законы Ману и Хамураппи [176]Боговдохновенными, или же она отказывает Ветхому Завету в Боговдохновенности и принижает Священное Писание до уровня языческих исканий. Первое противоречит словам Христа – “Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники” (Ин. 10,8). Второе же предположение противоречит Христовым же словам о том, что ветхозаветные Писания пророчествуют о Нем: “Исследуйте Писания, они свидетельствуют о Мне” (Ин. 5,39).

Для “церковно-православного человека” (с. 52), каким рекомендует себя Мяло, и то и другое отношение к Ветхому Завету недопустимо. Впрочем, Мяло явно ближе экуменически-теософский вариант дисперсного Откровения. Иначе она не писала бы, что “к незамутненной чистоте откровения отсылает нас посвящение, содержащееся в “Ригведе” (с. 106).

Напомню еще, что Символ Веры в качестве предмета веры исповедует “Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь”. Теософия же отрицает святость христианской Церкви, издевается над ее Соборами, отрицает полноту и достаточность церковного христианства [177], да и вообще не считает Церковь апостольской, поскольку утверждает, что православная Церковь исказила и забыла первоначальное христианское учение... Да и апостолы для Рерих не авторитет - «Почему считать апостолов непогрешимыми? Не только в Евангелиях показаны они далеко не на той нравственной высоте, которую можно было бы ожидать от ближайших учеников Христа, но, читая их собственные Писания с грустью видишь, сколько было раздоров и всякой мерзости греховной в этих первых христианских общинах, из которых выходили отцы церкви» [178]. Это какую же «мерзость греховную» Елена Рерих усмотрела в апостолах и в их трудах? Обличение мерзости – да. Но чтобы самим апостолам приписывать «мерзость» – для этого надо люто ненавидеть христианство…

Веру в “Святую Соборную Церковь” никак нельзя совместить с теми карикатурами, которые не ленится живописать рука Елены Рёрих: “Стоит вспомнить времена инквизиции, Варфоломеевскую ночь и всю историю папства и церковных соборов, где почтенные духовные отцы изрядно заушали и таскали друг друга за бороды и волосья, чтобы всякое уважение к такой церкви и догмам, ею утвержденным, испарилось навсегда, оставив лишь возмущение и ужас перед непревзойденными преступлениями чудовищного своекорыстия, властолюбия, алчности и невежества!” [179]. И вновь обращу внимание на тот эффект, на который эта живопись рассчитана: “чтобы всякое уважение к такой церкви и догмам, ею утвержденным, испарилось навсегда”.

Итак, ни Церковь, ни ее Соборы, ни ее вероучение (“догмы”) не имеют права даже на уважение. Но при случае все равно можно соврать: мол, с догмами Вселенских Соборов (т.е. с Символом веры) – согласны!...

Православный человек никогда так не скажет о своей вере. Он скажет иначе – нечто близкое к тому, что сказал о. Сергий Желудков, человек, испивший горькую чашу за свою верность Церкви: “Если же вернуться к вопросу о догматах, то я хотел бы еще и еще раз подчеркнуть необходимость бесконечно-бережного отношения к этой древней, но вечно-юной форме выражения веры. Они – плод прозрения, они один из аспектов Откровения. Посягая на них, мы рискуем разрушить все. Они подобны драгоценной чаше, в которую влито священное вино Евангелия. Конечно, чаша – лишь сосуд. Но разбейте его – и вино прольется на землю.” [180].

Говорит Символ Веры и о сакраментальной стороне жизни Церкви - исповедуя “едино крещение во оставление грехов”. Но Блаватская изменила бы себе самой, если бы не поиздевалась и над этой частью христианского вероисповедания: “бесполезная и бессмысленная форма крещения водой в сопровождении неискренних молитв и пустого ритуализма” [181].

Православный и даже просто душевно-чуткий человек никогда не скажет так о православном обряде. “Говорят, что обряд устарел, обветшал. Допустим на минуту. Но и тогда он свят, как мертвое тело покойной матери, которое мы целуем с не меньшей нежностью, чем живое. Это ступени, по которым, скажем словами Мережковского, миллионы шли к Богу. Пусть, снова допустим, обветшали ступени, все-таки целуй их, лобызай след от ног святых миллионов. Но могли устареть и умереть обряд в самом деле? Конечно, нет. Его душа вечно жива. Разве только мы можем умереть для обряда. Обряд не может убивать духа: дух создал его” [182].

Знаю, что рериховцы тут же ринутся оправдывать это заявление Блаватской: мол, тут говорится о “неискренних молитвах”, а вот если священник молится искренне, то тогда крещение не является бесполезным и бессмысленным… Напрасно ринутся. Дело в том, что сама Блаватская не оставила им возможности для такой смягчающей интерпретации. Вот продолжение ее текста: “Мы намеренно говорим о “неискренних молитвах” и “пустом ритуализме”. Немногие христиане среди мирян понимают истинное значение слова Христос; а те из священнослужителей, которые случайно знают его (поскольку их воспитывают в представлении о том, что изучение сего предмета греховно), держат эту информацию в тайне от своей паствы… Само значение названий Хрестос и Христос стали сегодня мертвой буквой для всех, кроме нехристианских оккультистов” [183].

Итак, тот, кто не согласен с оккультно-теософским и дико антинаучным толкованием слова “Христос” [184], тот совершает “пустые ритуалы”, а все его молитвы есть всего лишь лицемерие. Поскольку же и в самом деле среди православных Святых Отцов и наших богословов и проповедников нет “нехристианских оккультистов”, и никто из них не понимал значение имени Христова хоть сколь-нибудь близко к его пониманию Блаватской – то все наши крещения и все наши таинства в глазах теософов оказываются “пустым ритуалом”. Николай Рёрих, равно как и его супруга - теософы. Издевательства Блаватской над христианскими таинствами ими опровергнуты не были. Значит, они разделяют символ неверия Блаватской, а не символ веры православия.

Символ Веры венчается надеждой: “Чаю жизни будущаго века. Аминь”. Вот этого “Аминь” у Рёрихов нет. А есть нечто противоположное: “Воздаяние небесное отвлеченно, надо приблизить воздаяние на земле. Просить Божество не надо. Надо самому себе принести лучшее дело” (Озарение. 2,3,4). “Приблизить воздаяние на земле” – как раз то, что сатана предлагал Христу в пустыне: земные царства…

Еще одна надежда христианина, отраженная в “Символе Веры” – “чаю воскресения мертвых”. “Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мертвые не воскресают; ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших” (1 Кор. 15,12-17).