Андрей Кураев - Ответы молодым

И все же слухи о том, что "в церкви все непонятно", есть изрядная неправда. Неправда прежде всего – в словечке "всё". Как бы ни были непонятны действия священнослужителя или обороты церковнославянского языка, самая главная церковная молитва – "Господи, помилуй!" – прекрасно понятна, даже несмотря на то, что слово "Господи" стоит в звательном падеже, который отсутствует в русском языке.

Еще одна неправда формулы "в церкви все непонятно" в том, что эта "непонятность" имеет очень даже понятное и благое миссионерское последствие. Люди устали жить в искусственном мире, где все создано их головами и руками (а понастоящему "понятно" только то, что технологично, причем эта технология знакома "понимающему"). Человек ищет опоры в том, что не является артефактом, что не имеет слишком уж броской и наглой этикетки "made in современность". Очевидная инаковость строя церковной жизни, мысли, инаковость даже языка и календаря, имен и этикета привлекает многих людей, которые не желают превращаться в "читателей газет – глотателей пустот" (выражение М. Цветаевой). Как раз это и есть признак истинной Церкви – непонятность, несводимость к нашим объяснительным штампам и привычкам. Это признак нерукотворного, признак чуда . Чудо не может вместить себя в символы, до конца понятные и вполне адекватно переведенные на секулярный язык. И поэтому язык Церкви (речь идет не только о языке богослужения, но и о языке церковной мысли и веры) никогда не может быть до конца "родным", своим для людей, воспитанных во внецерковном, а сегодня, пожалуй, и в антицерковном мире. Может, в Церковь, где все понятно, легче прийти. Но не стоит забывать, что из Церкви, где все понятно, также значительно легче уйти.

Еще одна неправда уверения, будто "все непонятно", в предположении, что Церковь только для того и существует, чтобы с максимальным комфортом встретить автора этого "крика души", подвести его к церковному порогу и максимально "тактично", "понятно" и "культурно" расширить его кругозор. Но ведь Церковь существует не только ради осуществления миссионерских проектов. Люди сегодня так часто забывают, что формы православного богослужения были созданы не для обращения вчерашних атеистов, а для помощи уже верующим людям в их духовном труде. Привести человека к порогу христианства не так уж трудно. Но надо жить дальше. И Церкви есть что сказать не только своим неофитам. Если же вся речь Церкви понятна начинающему – значит, в дальнейшем нет пути для возрастания. Если человеку, еще далекому от христианства, в храме "все понятно" – значит, в этом храме пусто. Если бы пятиклассник взял учебник пятого курса и ему там вдруг все стало бы понятно – это означало бы, что дистанция в десять лет учебы между пятым классом и пятым курсом оказалась излишней, пустой. Пятикурснику не сообщается ничего такого, что не мог бы быстренько понять и усвоить ребенок. Церковная же речь предполагает приобретение человеком такого опыта, которого у него не было прежде. В этом смысле она эзотерична. Профан же требует, чтобы ему "сделали понятно" еще до того, как он прошел путь инициации. У Церкви нет никаких секретов. Просто у нее есть такой опыт, который рождается и поддерживается в душах церковных людей. Им питается обряд, и ради его сохранения обряд и сложился.

В общем, никогда в храме не может быть понятно "все" или даже главное без того, чтобы человек сам прилагал усилия к росту. Непонятность должна быть вызовом, побуждением к росту и к изменению самого недоумевающего, а не поводом к тому, чтобы церковная жизнь стала всецело понятна секулярному мышлению. Не понимать Евангелие – стыдно. Если душа бежит от "непонятной" православной службы – значит, душа нездорова. "Непонятно" – это приговор, выносимый Евангелием современной цивилизации, а не констатация "болезни" и "отсталости" Церкви.

Требование "обновления" Церкви в большинстве случаев не более чем средство психической самозащиты. Человек пытается объяснить сам себе (и отчасти окружающим), почему все-таки он не позволяет себе расслышать евангельский зов. Некоей глубиной своего сердца чувствуя истинность евангельских ценностей, он старается заглушить голос совести.

В церковной жизни и молитве "все непонятно" людям, живущим вдалеке от Церкви, но при этом почему-то желающим реформировать не свою, а чужую среду обитания.

– А что такое говорение на языках?

– У меня до сих пор нет ясного ответа на этот вопрос. Это вне-словесная, аномальная, экстатическая религиозность. У нас сегодня все чинно-типиконно. Но память о молитве без слов, сверхсловесной молитве осталась в Пасхальном каноне: "Пасху празднуем веселыми ногами".

При серьезном разговоре на эту тему надо учитывать различие темперамента. У белорусов и русских один темперамент, достаточно спокойный. У молдаван или грузин – другой. Это тоже православные народы, но национальный характер у них другой. Русских паломников всегда шокирует в Иерусалиме поведение православных арабов, особенно в Великую субботу. Они скачут, кричат, орут. Меня же их поведение радует. Я рад, что они умеют радоваться в такой полноте, когда не только сокровенные тайники сердца, но и тело участвует в радости о Христе воскресшем. У христиан до IV века были ритуальные танцы. В Эфиопской Церкви они сохраняются до сих пор. Возможно, в этом ряду могла существовать глоссолалия как экстатическая форма выражения своей радости и благоговения перед лицом Бога.

Но надо заметить, что апостол Павел не делает акцента на говорении языками [100] Итак, братия, ревнуйте о том, чтобы пророчествовать, но не запрещайте говорить и языками (1 Кор. 14, 39).– Ред. . Перечисляя дары Духа Святаго, он не упоминает такого дара. Дары Духа Святаго: любовь, радость, мир, долготерпение [101] Гал. 5, 22.– Ред. , а не глоссолалии. Поэтому именно эти дары, а не глоссолалию надо в себе возгревать. И Христос не говорит: "По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете лаять на непонятном языке". Признаком ученичества Он выставляет любовь [102] См.: Ин. 13, 35.– Ред. .

То, что сегодня творится на собраниях неопятидесятников-харизматов, напоминает не об апостольской Церкви, а о шаманских камланиях. Нам всем известны бабки-целительницы, которые сидят под православными иконами, читают православные молитвы, но при этом по сути колдуют. Христианский антураж и лексикон не гарантируют христианского внутреннего настроя. Вот так и у харизматов. Проповеди и гимны у них христианские, а вот мистический опыт родственен скорее нью-эйджевским технологиям транса, нежели православной молитве.

В 1998 году я был в Ханты-Мансийске, и работники местного дома культуры были очень обрадованы тем, что в их стенах наконец-то зазвучала православная проповедь. А то всё харизматы да баптисты, американцы да корейцы… На радостях они поведали мне такую историю.