Сэкида Кацуки - Практика дзэн

Философы-идеалисты, кажется, бессознательно приняли ту точку зрения, что ощущения и восприятия должны развиваться независимо от внешнего мира, а потому изолированы от него. Таким образом, они приходят к естественному заключению, что ощущение не в состоянии осуществить трансцендентное познание внешнего мира.

Идея о том, что ощущение и восприятие с самого начала были связаны с окружающим, что по своей природе они могут в процессе познания правильно отображать внешние объекты, все еще может встретить возражения со стороны какого-нибудь педантичного философа, как неадекватная и неоправданная. Однако, разве эта идея не подтверждается суждениями здравого смысла? Даже убежденный идеалист пользуется такими суждениями в повседневной жизни и обращается с вещами, которые видит и трогает, как с существующими во внешнем мире. Интересно, например, замечание Виттгенштейна, когда он услышал доказательство существования внешнего мира, данное Муром: «Эти философы, которые отрицали существование материи, не желали отрицать тот факт, что я ношу под брюками подштанники». Когда мы анализируем подобные проблемы в терминах первого, второго и третьего нэн, мы приходим к заключению, что выводы здравого смысла правильны, и мы можем понять, почему здравому смыслу следует пропускать мимо ушей то, что говорят философы.

Когда моя рука касается чашки на столе, мое тактильное ощущение (первый нэн) получает импульс от чашки и понимает, что здесь находится внешний объект. Отрицать это невозможно. Затем второй и третий нэн узнает и наличие первого нэн, и его познание существования внешнего объекта. Разве этого недостаточно? Истина всегда проста. Существование внешнего объекта уловлено тактильным ощущением, первый нэн, и этот первый нэн и его содержание узнается вторым и третьим нэн; происходит понимание спонтанного познания внешнего объекта в трансцендентном смысле. Именно это ежесекундно совершает здравый смысл.

Фактически все разнообразные свойства чашки не становятся известными мне сейчас же. Но я могу углубить свое познание чашки, прибавляя к нему многие другие ощущения, возникающие при рассмотрении чашки под разными углами зрения. Ошибочное понимание можно исправить, пересмотреть. Иными словами, мое знание чашки углубляется. Правильное знание есть правильное познание, и знание может быть пересмотрено благодаря непосредственному опыту. Мы не можем только подвергнуть его возможности пересмотра. Очевидным примером познания, подвергшегося пересмотру, являются взаимоотношения между людьми. Человек — сложное существо. Его познание углубляется долгими наблюдениями, производимыми под различными углами. Долгое знакомство с человеком, с которым я раньше не мог подружиться, вполне способно вызвать дружеское чувство: «Вот друг!»

Третий нэн. У обыкновенного человека третий нэн страдает от своего собственного иллюзорного стандарта мышления. Он мучается от чувства покинутости, смотрит на объекты в контексте принадлежности, он всегда чего-то боится, всегда охвачен заботами. Он эгоцентричен и таскает за собой мусорное ведро, в котором хранит ненависть, глупость, невежество, страх, жадность, зависть и тому подобное.

Как я уже упоминал, ребенок может наслаждаться зрелищем падающих листьев, полетом пчелы в солнечных лучах и т. д., а взрослый на это не способен. Он не видит красоты чашки на столе, а видит в ней только полезный предмет. Может быть, эту чашку принесла ему жена, может быть, он смотрит таким же образом и на жену. Один друг рассказал мне историю, иллюстрирующую подобное понимание: «Однажды, — сказал он, — я услышал, что ко мне домой с визитом едет важное лицо. Я поспешно принялся подметать комнаты и приводить вещи в порядок. Жена упрекнула меня, сказав: «Подметать — это мое дело, пожалуйста, идите в главный зал и примите гостя». Я отдал ей веник, как бы желая привязать его к руке. К своему изумлению, я внезапно понял, что обращаюсь с женой, как с веником. С того времени я оценил пословицу: «Мужчина думает о жене, как о ручке метлы».

Я не хочу преуменьшать важность третьего нэн или порицать его деятельность. Наоборот, третий нэн — это хозяин ума. Когда он очищает себя от своих иллюзорных мысленных стандартов, он может действовать в полнейшей гармонии с первым нэн. Но у большинства людей он погружен в заблуждения. Поэтому в работе ума возникают трения и разлад; первый нэн уступает третьему нэн или оказывается поврежденным, а второй теряет голос; в результате появляется предрасположенность к душевному заболеванию.

Заблуждение приходит вследствие эгоцентрических мыслительных штампов, порождаемых «я», которое связывает истинного человека. Никто не стесняет вас, кроме вас самих. Ваша истинная свобода будет достигнута тогда, когда вы освободитесь от самого себя.

Для того, чтобы восстановить подлинную познавательную способность, мы должны завершить реставрацию в смысле дзэн. Это процесс освобождения первого нэн (ощущение) от контроля третьего нэн, а третьего нэн — от контроля эгоцентрической индивидуальности. До тех пор, пока этот эгоцентризм продолжает существовать, мы не в состоянии видеть его в чистой форме. Ученик дзэн привыкает к устранению своего эгоцентрического индивидуального «я», к возвращению в состояние абсолютного самадхи, абсолютной душевной пустоты, обнаруженности

Реставрацию в смысле дзэн можно в некоторых отношениях сравнить с тем, что называется феноменальной редукцией, но между этими двумя явлениями есть и существенная разница. Может быть, небесполезно внести ясность в этот пункт. Сначала процитируем одно место из Гуссерля: «Я, как личность, как предмет в этом мире, и душевная жизнь, как душевная жизнь этой личности, размещены в объектном времени; неважно, если даже мы размещены совершенно независимо друг от друга, — в трансцендентном и эпистемологическом смысле мы не существуем. Только благодаря редукции, той самой, которую мы уже назвали феноменологической редукцией, я достигаю абсолютной величины, которая более не представляет собой чего-то трансцендентного. Если бы даже я поставил под вопрос «я», мир и душевную жизнь этого «я», как таковые, все же мое простое «видящее» размышление о данности апперцепции, относящейся к текущей ситуации душевного процесса, и о «я» приносит с собой явление этой апперцепции, — так сказать, явление «восприятия, объясняемого, как мое восприятие». Конечно, я могу также воспользоваться здесь естественным способом размышления и отнести это явление к моему «я», постулируя такое «я» как эмпирическую реальность, снова говоря: я обладаю этим явлением, оно мое. Тогда, чтобы вернуться к чистому феномену, я должен был бы еще раз поставить под вопрос «я», как и пространство, и мир, и благодаря этому обнаружить чистый феномен, чистое мышление. Но, воспринимая, я могу также, в качестве «чистого» виденья, как бы смотреть на само восприятие, на такое, каким оно является, и не обращать внимания на его связь с «я», по крайней мере, отвлечься от этой связи. Тогда восприятие, которое благодаря этому схвачено и лишено ограниченности в «виденье», будет абсолютным данным, чистым феноменом в феноменологическом смысле, отвергающем все трансцендентное.