Сэкида Кацуки - Практика дзэн

Чувство нашего телесного существования поддерживается различными импульсами, возникающими в коже и мышцах. При отсутствии этой стимуляции исчезнет ощущение существования тела. Иными словами, если во время дзадзэн вы постараетесь держать тело неподвижным, ваше дыхание самопроизвольно станет задержанным. Затем появится некоторое ощущение покоя и умиротворения сначала вокруг наиболее чувствительных частей тела: в районе лба, щек, ушей, рук и кистей, далее оно распространится на грудь и спину. После небольшой практики вы скоро заметите особую, как бы музыкальную вибрацию, напоминающую дрожь, которая сопровождается ощущением покоя. Это состояние можно назвать усыплением кожи, из него естественно возникает чувство отключенности. Оба чувства — чувство покоя и чувство отключенности — тесно связаны друг с другом, они отделены одно от другого лишь на волос. Кожа обладает своими собственными эмоциями, она играет роль губ всего тела, тогда как брюшные внутренности представляют собой вместилище духа. Таким образом, кожа эмоционально отражает внутреннее состояние мускулатуры и органов брюшной полости. В то время, о котором я пишу, конечно, мне все это было недостаточно хорошо известно и я мог лишь смутно об этом догадываться. Я сосредоточился на своем утреннем переживании и постарался еще раз оживить его. В конце концов мне удалось восстановить это радостное чувство.

Дзэнская литература говорит нам, что чувство радости, которое сопровождает кэнсе, длится не менее трех дней. Сказать по правде, я хотел привести себя в соответствие с традиционным образцом. Когда я видел, что радость слабеет, я пользовался своими дыхательными приемами, чтобы оживить ее. В течение приблизительно трех дней дела шли хорошо, как я и надеялся. Но постепенно сильное внутреннее напряжение истощилось, и я почувствовал, что поддерживаю его искусственно. Я ощущал возросшую нагрузку на сердце, как это бывает, когда мы пытаемся насильно пробудить в себе эмоции. «Довольно мелких фокусов!».- подумал я — и решил сделать новый шаг и предпринять новое наступление на абсолютное самадхи. Таким образом моя трудная практика в дзадзэн возобновилась. Иногда я обнаруживал, что как будто приближаюсь к абсолютному самадхи, а иногда видел, что мне препятствуют блуждающие мысли. Дело казалось нелегким; выяснилось, что, будучи юношей с чрезвычайно активным сознанием, мне трудно вновь обрести тот мир, в котором я жил ребенком.

Если бы только в те дни я знал, как обращаться с телом и умом, я был бы избавлен от всех своих трудностей. Потребовалось тридцать лет, прежде чем я начал чувствовать, что как будто достиг небольшого понимания дзэн. Почему же так случилось? Все дело заключалось просто в отсутствии организованного метода и теории. Я знаю, что в прежние времена последователи дзэн не распространялись о технике дзадзэн. Они посвящали себя исключительно простому способу сиденья и в течение пяти или десяти лет непроизвольно вырабатывали свой метод. Этот способ практики оказывался для них действенным, потому что был их собственным. Однако их возмущала даже мысль о том, что они являются всего лишь мастерами какой-то техники, и потому о своих методах они говорили неохотно. Даже теперь с трудом отмирает идея того, что дзадзэн можно освоить лишь после многих лет упорного и, по-видимому, бесплодного труда. Некоторые монахи любят уединяться в горах или отдаленных местах, поститься, подвергать себя дисциплине и переносить всевозможные трудности. В этом есть своя романтика, и в какой-то мере она привлекательна. Однако, несомненно, нет основания для того, чтобы нам теперь отказываться от знакомства с некоторыми главными элементами техники дзадзэн и от их использования, от быстрейшего достижения способности вступать в состояние абсолютного самадхи. Приучив себя к этому состоянию, можно и забыть технику: конечно, не следует становиться ее рабом.

Мы вступаем в абсолютное самадхи, когда достигнуты как состояние отключенности, так и состояние растворения ума и тела. Тогда мир и безмолвие Гималаев наполняют все наше существо. Однажды, находясь в этом состоянии абсолютного безмолвия, я случайно открыл глаза. У меня была привычка сидеть с полуоткрытыми глазами, но на этот раз я, должно быть, закрыл их и не обратил на это внимания. Был вечер, и несколько деревьев в саду отбрасывали на землю длинные тени. Бессознательно я не мог оторвать глаз от этого зрелища, оно заключало в себе что-то привычное с самого детства, но теперь я видел все глазами художника. Иными словами, ребенок воспринимает пейзаж инстинктивно, я же теперь смотрел на него с интуитивным пониманием. Такое понимание привело меня к глубокому проникновению в то, что я видел, это было живое впечатление чистого познания первого нэн.

В моем первом переживании, сходном с кэнсе, которое я описал выше, я ощутил как бы душевное землетрясение, когда здания храма, холмы и все окружающее падало в бездну со страшным грохотом. А в этот раз я спокойно смотрел на тени деревьев. Мгновение спустя я услышал голос, который тихо говорил где-то внутри меня: «Это — нечто». Но во мне не возникло никакой особой радости, я не думал о том, большое это кэнсе или малое, даже о том, кэнсе это вообще или нет.

Переживание привело меня к другому эксперименту: я начал практиковать пристальное разглядывание какого-нибудь дерева, утеса, холма, цветка или чего-нибудь похожего. Однажды вечером я ожидал своего приятеля и стоял на краю рва, под ивой, а на противоположной стороне рва находился старый замок. Я глядел на воду. Начиналась зима, ветра не было, и все молчало. Темная вода казалась грязной, ров зарос ряской и другими водяными растениями; тут и там виднелись гниющие стебли лотоса. С трудом мне удалось заметить красную полоску в воде: это был карп. Он не шевелился. Я устремил глаза на эту красную полоску и стоял неподвижно, не шевелясь и не отводя взгляда. Вероятно, не прошло и десяти секунд, как у меня в плечах, шее и щеках стало появляться чувство отключенности. Сумерки сгущались, окутывавшие меня ночные тени и прохладный воздух становились все более плотными. Было похоже на то, как если бы лицо куклы завертывали в несколько листков папиросной бумаги. Чувство отключенности быстро распространилось на грудь, руки, живот и спину. Когда пришел приятель, я стоял, полностью погруженный в самадхи, но он сказал мне, что задержался не более чем на пять минут.

Постепенно мне стало совсем легко вступать в состояние самадхи подобного рода в любое время, когда я этого хотел. Кстати, положительное самадхи тесно связано со зрением. Пристально глядя на швы матраса, на узор ковра, на волокна деревянной стены, я мог за очень короткое время погрузиться в самадхи. Таким образом, я все более и более приучался к тому, чтобы видеть природу Будды обнаженными глазами.