Дмитрий Мережковский - Тайна Запада. Атлантида – Европа

В хоре Софокла, Иакх – «хоровожатый небесных светил», choragos astrôn. Вечною пляскою, уносящею души, солнца и атомы, предводительствует он. В хоре Аристофана, Иакх – «Звезда Светоносная», phosphores astêr (Fr. Lenormant. 1. c., 383). – «Радостный Иакх, ужас богов, приди, Блаженный!» – кличут орфики. Боги умрут – звезды потухнут, и только одна загорится, на ровно светлеющем небе, утренняя звезда, вестница солнца, – Иакх.

В росписи одной аттической вазы новорожденный Иакх изображен со светочем в руке и с надписью:

Свет Божий, Dios phôs.

Это и значит: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его». – «Я есмь свет миру».

Люди ничего не знают о нем; знают только, что вот-вот родится. «Иакх есть Дионис Младенец, у груди Матери», epi tô mastô (Suidas, s. v. Jacchos, ap. Harrison, Proleg., 543. – Lanzani, 1. с., 95). Это последний, к христианству ближайший, из бесчисленных, рассеянных по всему Средиземно-Атлантическому пути в Европе, Азии, Африке, от неолитиской древности идущих образов: Матерь с Младенцем.

Иакх – вечное «Дитя», Pais, так же, как последний Самофракийский Кабир – Кадмил. Имя Иисуса, Мужа в совершенном возрасте, столь необычное и непонятное для нас, в «Постановлении Двенадцати Апостолов», – тоже «Дитя», Pais. Сын подобен Отцу, Ветхому деньми: «волосы Его белы, как белое руно, как снег» (Откр. I, 14). Имя же Его – «Дитя», «Младенец», потому что Он не только однажды родился, но и вечно рождается в мир.

Parvus puer, «маленький Мальчик», называет Его и «первый из нас, христиан», nostorum primus, Maro (Lactant., Divin, instit., ap. – S. Reinach, 1. с., 83), Виргилий, в IV эклоге, столь обвеянной елевзино-орфическим веяньем. Самые маленькие грудные дети, узнавая издали мать, вдруг начинают смеяться.

как будто глазами увидел Виргилий то, что будет в Вифлееме. Может быть, прав был Константин Равноапостольный, когда в речи к отцам первого Никейского собора, переведя на греческий язык IV эклогу Виргилия, поставил его наравне с Исаией (Jeremias, 1. с., 225).

Я возвещаю Всевышнего Бога – Иао,

сообщает Макробий стих будто бы самого Орфея (W. Baudissin. Studien zur semitischen Religionsgeschichte, 1876, p. 213).

Иао-Иагве – Иакх: в смысле не филологическом, а более глубоком и действительном: эти два имени, может быть, недаром созвучны: Иакх – чужой Сын; Иагве – родной Отец, наш иудео-христианский Бог.

Искра молния, соединяющая два полюса – иудейство и эллинство, вспыхнула «Великим Светом» в христианстве.

Иао – Иакх – радостный Клич – Свет —

сказано в надписи на одном послехристианском магическом камне-талисмане, с изображением змея древнеегипетского бога Хнубиса – одного из вечных и всемирных символов, идущих, может быть, от «перворелигии» всего человечества (Baudissin, 215).

Иудеохристианская книга «Pistis Sophia» так объясняет три звука этого «неизреченного» имени

«Iота – мир исходит, exiit mundus; альфа – все к себе возвращается, reventuntur intus; омега – будет конец концов, erit finis finium» (Baudissin, 243).

Так, в имени Божием, заключены имена трех миров – Отца, Сына и Духа-Матери – первого, второго и третьего человечества.

Чаяние царства всемирного и вечного – царства Божьего, принадлежащего еще не рожденному Богу Младенцу, слышится, за всю языческую древность, только в Елевзинских и Самофракийских таинствах. Главная новизна их, небывалость, единственность, в том, что здесь Дионис-Иакх не в мифе, позади, а впереди, в истории; не в прошлом, как все остальные боги Атлантиды – Кветцалькоатль, Озирис, Таммуз, Аттис, Адонис, Митра, – а в будущем, как Мессия пророков израильских. «Был», – говорили о нем во всех древних таинствах; только здесь сказали: «Будет».

Вот почему имя того единственного на земле, святого места, где люди впервые узнали, что Он будет, придет, «Елевзис» – «Пришествие».

В ночь на 20-е месяца боэдромиона (начало октября), в конце святой Елевзинской недели, совершалось торжественное шествие. Юноши-эфебы, в белых одеждах и миртовых венках, с круглыми щитами и копьями, сопровождали колесницу с изваяньем новорожденного Иакха. Медленно влачилась за ней, на паре волов, простая, сельская, с деревянными, сплошными, пронзительно-скрипучими колесами, телега, подобная тем, в каких возили пшеницу на гумна и виноград на точила. Круглые, с плоскими крышками, перевязанные шерстяными пурпурными лентами, плетеные корзины и кошницы, с «ненареченными святынями», стояли на этой смиренной телеге. Следом за нею шли иерофант, иерофантида, жрецы и жрицы, факелоносцы, глашатаи и весь афинский народ. Шествие двигалось в блеске бесчисленных факелов, как будто с неба на землю сошел «Хоровожатый пламенеющих звезд» (Foucart, 1. с., р. 302, 325. – Demetrios Philos., Eleusis, p. 21). Тихая земля, тихое небо, тихое море – все оглашалось таинственным кликом:

Люди радовались, в эту Елевзинскую ночь, что Бог Человек вот-вот родится, так же как в ту, Вифлеемскую, что Он уже родился. Ангелы как будто уже пели на небесах:

«Мир» – величайшее слово земли – повторяло небо и сходило на землю, как будто на земле все уже исполнилось – готово к Царству Божьему.

Две колеи – след колесничных колес, проложенный Иакховым шествием, в течение многих веков, на Елевзинской Священной дороге, via sacra, там, где она проходит по камню, сохранился до наших дней (Foucart., 302).

Мы, новые язычники, хуже древних, – те, еще не видя, верили, а мы не верим, уже видя, – может быть, не обратимся в христианство, как следует, пока не поцелуем смиренно, в святой пыли Елевзинской дороги, этот первый след, проложенный шествием человечества к Царству Божьему.

За немного дней до Саламинской битвы, сообщает Геродот, афинянин Дикей и лакедемонянин Демарат, находясь на Фрийской равнине (Thria), увидели подымающуюся со стороны Елевзиса тучу пыли, как бы от шествия тридцатитысячного войска, и услышали клик, в котором Дикей узнал «таинственный клик» Иакхова шествия. «Голос этот есть сила Божия, идущая от Елевзиса, на помощь афинянам и союзникам», – сказал Дикей Демарату (Herodot, VIII, 95).

Кажется, Геродот ошибается: Иакховы шествия совершались только по ночам, при свете факелов; значит, Дикей и Демарат могли бы увидеть не тучу пыли, а лишь зарево елевзинских огней, а так как, в самый разгар войны, не совершались, конечно, таинства, то зарево было одним из тех чудесных видений, какие посылаются людям в роковые минуты жизни. В Саламинской битве, так же как во всей Персидской войне, – третьем великом поединке Востока с Западом (первый – баснословная или доисторическая война Атлантиды с Европой, второй – полуисторическая Троянская война), решались вечные судьбы не только всей Греции, но и всего европейского – будущего христианского – человечества. Вот кому на помощь шла от Елевзиса великая «Сила Божия».