А. Фомин - Доказательства существования Бога. Аргументы науки в пользу сотворения мира

«Только ли человек (Homo sapiens) способен общаться с помощью языка? Ясно, что ответ будет зависеть от того, что подразумевать под словом «язык», ведь все высокоорганизованные живые существа общаются друг с другом посредством множества сигналов: жестов, запахов, криков, возгласов, песен и даже танцев, как пчелы. И все же, по всей видимости, у животных, в отличие от человека, нет языка с упорядоченной грамматикой. К тому же, животные не могут — что весьма важно — рисовать предметно-изобразительные картины. В лучшем случае они способны нарисовать закорючку» (профессора Р. С. Фоутс и Д. X. Фоутс).

Д-р Дейвид Примак, который работал с шимпанзе, пытаясь научить их простым способам несловесного общения, пришел к выводу: «Человеческий язык — это помеха на пути теории эволюции, потому что он обладает слишком большими возможностями, которые ничем нельзя объяснить».

Можно задуматься: почему людям присуще это прекрасное умение делиться мыслями и чувствами, задавать вопросы и отвечать на них? В одной энциклопедии говорится, что «(человеческая) речь — это нечто особенное», и признается, что «поиски предшествовавших ей форм общения в животном мире не помогают преодолеть огромную пропасть, отделяющую язык и речь людей от способов общения животных» («The Encyclopedia of Language and Linguistics»).

Профессор Людвиг Келер выразился об этой разнице так: «Человеческая речь — тайна; это Божий дар, чудо».

Джон Экклз обратил внимание на то, что замечали и многие из нас: на способности «даже трехлетнего ребенка, который, стремясь понять окружающий мир, обрушивает на нас лавину вопросов». Он добавил: «Обезьяны же не задают вопросов».

«Поразительно сложные явления обнаруживаются и при изучении человеческого разума, — говорит профессор Аврам Ноам Хомски — Одним, но не единственным примером этого является язык. Подумайте о способности мозга оперировать абстрактными понятиями системы счисления... [которой] по всей видимости, пользуются только люди».

Действительно, психическую жизнь в человеке нельзя считать каким-то «придатком» — она связана со всей жизнью человека, — в человеке тело неотделимо от души и обратно. Поэтому нельзя при разрешении вопроса о появлении человека на земле ограничиваться только тем, каковы особенности его тела в сравнении с телесной стороной в дочеловеческой природе. Опасность такого превращения психической стороны в человеке в некий «придаток» особенно велика в силу того, что под влиянием еще Декарта (XVII в.), возникло и существует доныне очень влиятельное в науке течение, признающее всех, даже высших животных, лишенными всякой психической жизни. Согласно этой теории, только в человеке и есть психическая жизнь.

Это течение, как мы сказали, не исчезло до нашего времени. Его новейшая форма носит название «бихевиоризма» (от английского слова behaviour, что значит «поведение»). Согласно этому учению, нам незачем предполагать у животных наличие психической жизни; их «поведение», различные реакции и действия могут быть достаточно объяснены из нервной системы у них. Когда развилась уже в XX в. благодаря знаменитому русскому физиологу И. И. Павлову т. н. «рефлексология», тогда пришли к мысли, что жизнь нервной системы дает нам достаточный ключ к пониманию «поведения» животных. О человеке всякий сам по себе знает, что у него есть «внутренняя» жизнь, — а у животных как будто незачем ее предполагать, если для объяснения действий и реакций животных можно обойтись без этого.

Что касается попыток «рефлексологически» объяснить внутренний мир человека, то они были и остаются несерьезными. Но столь же бесспорно для всякого, кто изучал и наблюдал жизнь высших животных, что и у них есть своя психическая жизнь, что их «поведение» не может быть целиком сводимо к действиям их нервной системы. Так стала развиваться довольно давно т. н. «зоопсихология», — и если в этой молодой дисциплине есть еще много недостаточно проверенных наблюдений, то самая реальность психической жизни в дочеловеческой природе не подлежит сомнению.

Совершенно понятно, что на этой позиции стоят и все защитники трансформизма. Откуда бы появилась в человеке психическая жизнь, если бы ее не было в дочеловеческой природе? Именно в случае признания психической жизни у животных и ставится вопрос о том, как человеческая психика рождается из тех ее примитивных форм, какие мы находим у животных. В частности, сейчас особенно стремятся сближать психологию детства с психологией животных.

Во всех тех утверждениях, которые высказывались в данном направлении, есть бесспорно много верного. У животных мы находим почти все те психические функции, какие имеет человек; это с новой стороны связывает человека с дочеловеческой природой, — но на вопрос о том, можно ли выводить психическую жизнь человека из психической жизни животных, это само по себе не дает ответа. В этом отношении надо отметить очень любопытные наблюдения одного американского психолога, который поместил рядом со своим ребенком обезьянку, родившуюся в тот же день, что и его мальчик. Наблюдая параллельно развитие психической жизни у обезьянки и мальчика, этот психолог констатировал следующее: очень скоро обезьянка опередила мальчика в телесном и психическом созревании, но к 6 месяцам ее развитие приостановилось, она уже не менялась, не развивалась дальше, — а мальчик, наоборот, продолжал — и чем дальше, тем интенсивнее, — развиваться. Как это типично! Действительно, все своеобразие человеческой души и состоит в безграничности ее развития; если тело человека к 22-25 годам достигает полноты своего возможного развития (с тем, чтобы через 15-25 лет начать постепенно дряхлеть), то душа человеческая, проходя ранние ступени созревания, выходит на путь творчества, не знающего границ... Тут мы соприкасаемся с очень существенной особенностью человеческой души; «внутри» ее все яснее и все значительнее выступают черты, выводящие душу за пределы ее обычной жизни, — это начатки и проявления духовной жизни. Понятие «духовной жизни» трудно поддается для определения, но с формальной стороны можно относить к духовной стороне все, что обращено к вечности, к бесконечности [33]. Чисто психическая жизнь всегда замыкается в пределы конкретных событий, фактов, желаний, но «внутри»

этих движений души вдруг вырисовывается обращенность души к тому что уже шире и глубже данной конкретности, что «выводит» нашу душу на простор бесконечности. Не всегда «душевное» становится «духовным», часто душевные переживания только «томятся» тем, чтобы выйти на простор духовности, — и это и затрудняет ясное и четкое разграничение в составе души чисто душевных и уже бесспорно духовных состояний. Чтобы яснее представить себе этот, крайне важный для понимания человека, факт, возьмем, например, соотношение в нашей душе «образов» и «мыслей». Образы всегда конкретны и не могут быть иными, но «сквозь» образы может вдруг проступать в нашем сознании «мысль», — и тут мы уже сразу выходим на простор духовного порядка. Так, если я гляжу на нарисованный на доске или бумаге треугольник, я вижу именно этот, нарисованный на доске или на бумаге треугольник, но я вдруг могу начать думать о треугольниках «вообще» — об их свойствах, независимо от того, нарисованы ли они или сделаны из чего-нибудь, малые ли они или большие. Какое-либо «свойство» треугольника (например, что сумма углов в нем равна двум прямым) сначала предстает моему сознанию на данном (нарисованном) треугольнике, но затем я вдруг начинаю сознавать, что это свойство присуще не только этому треугольнику, но оно присуще вообще всем треугольникам. Обращение к предмету «вообще», т.е. не только к данному мне, но и к другим предметам, одинаковым с данным предметом, есть, как учит психология, действие особой функции души, которую можно назвать «идеацией». Этот термин подчеркивает, что рядом с «предметом может перед нашим сознанием предстать еще и его «идея», которая охватывает все