Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

Такие признания апостола Павла не были словом без основания. Их вызвали споры, бывшие в коринфской общине. Там был некто Аполлос, иудей александрийского образования, который прежде оглашен был пути Господню иоаннитами, последователями Иоанна Крестителя, а потом от Акилы и Прискиллы точнее узнал проповедь о Мессии Спасителе и, крещенный вместе с другими апостолом Павлом во имя Господа Иисуса, сделался ревностным сподвижником апостолов (Деян. XVIII, 24-26; XIX, 4-6). Деян. апостольские называют его мужем словесным, сильным в книгах (Деян. XVIII, 24). Ему приходилось говорить в синагогах и спорить с иудеями в тех местах, где возвещал слово Божие апостол Павел, — в Ефесе, Коринфе и других местах. Его речь была более учена и красноречива, чем речь апостола Павла, и любители человеческой мудрости и художественного красноречия, когда, после проповеди апостола Павла, услышали речь Аполлоса, отнеслись к ней с большим сочувствием и даже брезговали простой речью Павла. В Коринфе даже образовалась особая партия Аполлоса, которая противополагала себя тем, кои считали себя учениками то Павла, то Кифы, то Христа (1 Кор.1, 11-13). Она состояла из приверженцев греческой мудрости и чтителей греческого красноречия, и в ней слышались неодобрительные отзывы о простой безыскусственной проповеди о Христе распятом, какая слышалась из уст Павла, и Павел, узнавши об этих распрях и рвениях, должен был разъяснить Коринфянам, что в деле Божием естественная человеческая премудрость не иного значит, и что спасти верующих может и сильна та проповедь, которая кажется буйством людям, обольщенным внешней мудростью (1 Кор. I и II).

В церковной письменности коринфские толки нашли отражение у блаж. Иеронима. В своих комментариях на послания апостола Павла и в некоторых письмах он несколько раз касается вопроса о внешнем ораторском достоинстве речи апостола и дает на него ответ отрицательного свойства, не думая тем умалять его апостольский авторитет. Так в комментарии на послание к Титу Иероним замечает, что апостол «не по смирению, как очень многие думают, но истинно сказал: аще (аз) и невежда словом, но не разумом (2 Кор. XI, 6). Еврей из евреев, по закону фарисей, он не изъясняет надлежащим образом глубоких мыслей греческой речью и, что думает, то едва выражает в словах». В толковании на послание к Ефесянам, Иероним сознается, что он не в видах оскорбления апостола, как обвиняют его недоброжелатели, а в видах утверждения апостольского авторитета, сильного благодатью, несколько раз замечал у него солецизмы и тому подобное и доказывает, что апостол Павел не был совершенен в слове и впадал в погрешности против искусства грамматического, что он, еврей из евреев, без блеска ораторской речи, без стройного течения слов и без красоты выражения, никогда не мог бы привести весь мир к вере во Христа, если бы не благовествовал Его не в премудрости слова, но в силе Божией, как и сам он это признает в послании к Коринфянам… Иной раз отзывы блаженного Иеронима о манере речи апостола Павла принимают форму очень резкую, не совсем приличную по отношению к великому и святому имени, хотя Иероним к таким отзывам обращался не с тем, чтобы унизить апостола, а чтобы разъяснить его метод учения. Так в толковании на послание к Галатам он говорит: «Апостол, который всем был вся, чтобы всех приобресть, приспособлявшийся к грекам и варварам, мудрым и неразумным, по отношению к Галатам, которых немного выше назвал глупыми, и сам сделался глупым. Ибо по отношению к ним он не употреблял таких доказательств, какие употреблял перед римлянами, а употреблял гораздо более простые, такие, какие могли бы понимать и глупые, почти тривиальные. Но делал он это не по неопытности и неискусству», — замечает далее Иероним.

Подобные представления могут и должны быть принимаемы с самым строгим ограничением. В них справедливо то, что апостол Павел не имел греческого риторического образования и не владел публичной речью так, как владели ею другие, знакомые с искусством риторическим по греческим школам. Притом греческий язык, на котором часто приходилось ему писать и говорить, был для него язык чужой: он не мог изъясняться на нем с такой свободой, с таким безупречным изяществом, как природный грек, прошедший риторическую школу. Блаж. Иероним, чаще других касавшийся этого предмета и называвший апостола неискусным в слове, разумеет в этом случае именно то, что апостол затруднялся выражать свои мысли на греческом языке, который ему не так хорошо был знаком, как еврейский, и готов допустить, что на своем отечественном языке он мог быть человеком очень красноречивым. Во всяком случае, не будучи оратором по природному расположению и образованию, апостол Павел был великим общественным учителем. Ученая партия в Коринфе могла брезговать его неаттическим выражением и словом, чуждым всякого блеска и художественности, могла не придавать никакой цены его простой, безыскусственной проповеди о Христе распятом, с какой он явился в Коринфе. Но мог он говорить и действительно говорил и ученые речи, приноровленные к потребностям образованного общества, сильные по мысли и тонко соображенные по своему составу, как доказывает его речь, сказанная в Афинах (Деян. XVII, 19–33). В Коринфе апостол Павел оставил всякую заботу о естественной художественности слова и старался говорить как можно проще; но это потому, что ученая манера речи здесь была нецелесообразна, так как слушателями его были, за немногими исключениями, люди простые и некнижные. Видите звание ваше, братие, говорит апостол в 1-й главе 1-го послания к Коринфянам, объясняя свойство своей проповеди, яко немнози премудри по плоти, не мнози сильны, не мнози благородни: но буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит, и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая, и худородная мира и уничиженная избра Бог, и не сущая, да сущая упразднит (1, 26–28). В Коринф явился Павел прямо из Афин (Деян. XVIII, 1). А в Афинах опыт показал ему, что от ученых доказательств и искусственных приемов речи нельзя ожидать особенных успехов в деле проповеди евангельской: здесь, перед учеными и философами афинскими, апостол показал свою мудрость, но плода отсюда почти не было никакого, а или заметно было у слушателей холодное равнодушие к предмету проповеди, или слышались оскорбительные насмешки над нею. В сознании бессилия человеческой мудрости он тем с большим доверием обратился к благодати Божией и простым словом стал возвещать Христа распята, что служило безумием для эллинов (1 Кор. 1, 23). В Деяниях апостольских есть несколько указаний на то, что апостол Павел обладал внушительным словом, и если не внешним искусством, то внутреннею силой речи. Когда он являлся в синагоги, то начальники синагоги, например, в Антиохии Писидийской, предлагают ему, по чтении закона и пророков, открыть слово, конечно, во внимание к авторитету его, как человека учительного (XIII, 13). После его речи в одну субботу, увлеченные его учением просят его придти в другую субботу и подробнее разъяснить то, что он говорил, и в эту другую субботу едва ли не весь город собрался слушать его (XIII, 42-44). Конечно, здесь притягательной силой служило святое и спасительное учение, им возвещаемое; но, помимо этого, и мудрый образ его разъяснения был далеко не без значения в этом деле. В Листре его сочли Ермием слышавшие его речи, потому что он был начальник слова (Деян. XIV, 12). Когда он, будучи в узах, с увлечением говорил о вере во Христа и деле своего апостольства перед царем Агриппою, бывший при этом римский правитель Иудеи Фест получил впечатление от его речи, как от речи человека ученого, и сказал ему: беснуешися ли, Павле? Многия тя книги в неистовство прелагают (Деян. XXVI, 24). И Сам Агриппа, выслушав Павла, признался, что Павел едва не сделал его христианином (Деян. XXVI, 28).