Андрей Кураев - Церковь в мире людей

В III веке Климент Александрийский, а позднее блаж. Феофилакт Болгарский под Ангелами понимали "праведников Церкви" – чтобы те, видя женскую непокрытость, не впадали в блудные помыслы…

С точки зрения догматического богословия понятно, почему эти толковники под словом ангелы предпочли понимать людей: свобода ангелов в православном понимании как бы одноразового пользования. Ангел только раз может сделать свой выбор, и этот выбор был сделан ими еще до грехопадения человека. Поэтому беспокоиться о безопасности добрых ангелов излишне: они точно не падут. Злые же ангелы уже пали.

Но идет ли речь об ангелах или о людях, мне все равно трудно понять, почему святых может соблазнять вид именно женской макушки. Но разве именно вид женских волос вызывает такую реакцию? Оттого я полагаю, что в апостольском совете речь идет о покрывале, которое прикрывает собой не только волосы на голове, но и все тело. Да, в апостольском тексте речь идет совсем не о платочке или шляпке. Речь идет о чадре. Там все время употребляется слово "покрывается" – katakaliptete – которое имеет оттенок закутываться. "Не сказал просто: да накрывается, но покрывается. То есть должна тщательно закрываться со всех сторон" [108]. И в Византии женщины носили именно чадру [109]. У женщины, покинувшей стены своего дома, не должно быть открытых участков тела, которые могли бы провоцировать в мужчинах мысль о «доступности» этой женщины. Как это ни странно, женщина в чадре социально защищена – она всем своим видом показывает, что у нее есть защитник, что она не ищет «приключений» [110]. Так что чадра – это одна из мер защиты от сексуальной агрессии. Так разговор о платках вполне естественно переходит в разговор о длинных юбках. Женщина в безрукавке, но в платке – все равно одета небезопасно.

А еще, когда блаж. Феофилакт объясняет, почему мужчина не должен покрывать свою голову или носить длинные волосы, он говорит удивительную вещь – "Тот, кто от Бога создан свободным и самовластным, но сам унижает себя как подчиненного, постыжает Христа, который есть глава его" [111]. Удивительные слова. Вот только находятся они, увы, в вопиющем противоречии с нашими церковно—государственными привычками: пресмыкательство перед властями, поставление себя в заведомо унизительную позу перед вышестоящим – это неотъемлемая и неизживаемая черта византинизма. Слова блаж. Феофилакта великолепно вписались бы в культуру западноевропейского рыцарства; но в восточном христианстве «честь», ее защита и хранение никогда не числились в перечне добродетелей. Во всяком случае никогда на исповеди не задавались людям вопросы: «Не лебезил ли перед начальством? Не льстил ли ему? Не становился ли на колени перед каким—нибудь властным лицом?». Это грехом не считалось и не считается. У нас совет на все времена: «Поцалуй у злодея ручку» [112]. В одной из украинских семинарий был составлен «Катехизис», в котором меня поразило изъяснение слова «лицемерие»: «Лицемер наружные дела благочестия употребляет для приобретения уважения народа». То, что гораздо чаще лицемерят для приобретения уважения начальства (буквальное значение греч. слова ipokrisis, переведенного как лицемер – под—судный) осталось за скобками…

И еще, конечно, нельзя не заметить, что из строго симметричного текста ап. Павла (в нем запреты даются как женщинам, так и мужчинам), Православие давно уже сделало исключение для мужчин. Мужчинам разрешено уже носить женские длинные волосы и молиться с покрытой головой (монахи и священнослужители). Старцы, когда "пророчествуют", также не снимают с себя клобуки, хотя вроде бы это и нарушение тех же апостольских слов ("Муж молитву деяй или пророчествуяй покрытою главою, срамлет главу свою"). Зная об этом и будучи сам обладателем довольно длинной косы [113], я как—то не решаюсь строго требовать от женщин буквального исполнения того совета ап. Павла, который сам нарушаю…

В богословской же традиции есть пример символического толкования этих слов апостола:

"Муж есть деятельный ум, имеющий главою своею слово веры; взирая на него, словно на Христа, ум созерцает свою жизнь, возведя ее посредством духовного делания из благодатных даров заповедей. И при этом он не срамит главы своей, то есть веры, каким—либо из внешних и материальных покровов, поскольку ничего из вещей временных и подвластных расторжению не полагает превыше веры. "Женой" же этого ума мы называем сам навык к духовному деланию, обросший и прикрытый, словно длинными волосами, многими и различными подвижническими помыслами и нравами и, даже более того, имеющий сам ум, как собственную главу, покрытым густотой и благоприличием этих помыслов и нравов. Стало быть, всякий муж, или деятельный, естественный и богословский ум, молящийся или пророчествующий, то есть научаемый и научающий, пусть имеет непокрытой голову, то есть Христа: деятельный – не предпочитая ничего вере или добродетели; естественный – не ставя ничего выше первого Слова; богословский – не формируя Того, Кто превыше умозрения и ведения, по образу сущих, доступных умозрению. А всякая жена, то есть навык деятельного ума, чувство ума естественного или мудрая мысль ума богословского, пусть покрывает главу: деятельный навык – нося на себе разумное различение созидающего и несозидающего; чувство – нося на себе познающую силу разума, направленную на зримые вещи; мысль – нося на себе совершенно недоказуемое и превышающее мышление ведение. Итак, всякая жена, естественно, должна иметь на главе власть разума, я подразумеваю разумное начальствование. И сие должно быть особенно ради Ангелов, наблюдающих за нашими явными и скрытыми движениями души и записывающими всякую нашу мысль и всякий поступок для восхваления или обличения нас в страшный день Суда; и ради размышлений по совести относительно совершенного нами, под которыми образно понимаются те же самые Ангелы, которые осуждают или оправдывают нас и ныне, и будут делать это позднее, в Судный день" (Преп. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию, 25) [114].

– Не кажется ли вам, что Русская Православная Церковь требует от паствы почти монашеского поведения и этикета в Храме. Я был с семьей в Черногории в Цетиньском монастыре, где хранятся мощи Иоанна Крестителя. Стояла жара, и мы все были в шортах. Нас с удовольствием впустили к святыне, предоставив при этом длинные балдахины.

– Это не выход. У людей, особенно у женщин, предложение напялить на себя чужую месяцами не стираную одежду, вряд ли вызовет восторг. Честнее будет или прямо сказать, что, простите, мы мужчины, и если мы видим девушку в мини—юбке, мы искушаемся; или открыть свои двери для всех и сказать, что это миссионерский монастырь, мы никого не выгоняем и готовы на свой риск ради пользы других людей – даже если они "все в слезах и в губной помаде".