Схимонах Илларион - На горах Кавказа

Как однажды пустынник, идя косогором, увлечен был крутизною и обрывом места на низ и внезапно попал в логовище громадного змия и обнял его руками своими, упавши на него. Змий же, испугавшись, бросился бежать с быстротою стрелы, ужасным свистом и шипением наполняя воздух.

Другой пустынник подвергся подобному же приключению, сорвавшись со скалы в берлогу медведицы, кормившей своих детенышей. Та не испугалась, но начала рвать пустынника на клочки… Тот же, видя неизбежную смерть, обратился в скорейшее бегство, зверь за ним, а сей прыгнул со скалы и упал в речку, вода охранила его, и он остался невредимым, не разбившись о камни, только сильно был перепуган нечаянным приключением. Хотя речки на Кавказе вообще неглубокие, но гонимому зверем пустыннику, конечно, промышлением Божиим, пришлось упасть именно в глубокую яму, наполненную водою: не случись этого, то разбился бы о камни.

Еще в другой раз молодой послушник возвращался из станицы в пустыню к своему старцу. Дорогою заблудился, что так часто бывает со всеми нами, зашел в дебри – балку и лесную чащу, и здесь встретил его барс; сей же, по неопытности своей, подумал, что это собака; удивляется красоте зверя, как он расписан и пушистому хвосту его; тот же стоит и смотрит на него, – и сей также. Долго стояли оба, друг на друга смотря; наконец зверь, как бы услышавши запрещение Божие, тихо и спокойно пошел своею дорогою.

Этот же послушник в другое время наткнулся лицом своим на бежавшего кабана, необыкновенной величины, и до того перепугался, что едва, говорит, умом не тронулся.

Все это и многое другое видя, примечая и рассуждая, пустынник воочию и осязательно уверяется, что хранит его Господь на каждом шагу как птица чад своих, распростерши над ними крыла свои. Уверившись же в этом несомненно и самою действительностью, он уже как бы естественно возлагает на Господа все свое упование, поставляя себе в обязанность всякую вещь – малую и великую – испрашивать у Его благости.

Утвердивши в себе такую надежду, отселе он является аки лев, не бояся никакой опасности, ибо в Господе утвердилось сердце его, вознесеся рог спасения его.

Святый Исаак Сирский говорит: «никогда человек не познает силы Божией, находясь в покое и свободе, и ни где Бог не являл ощутительно действительности Своей, как только в стране безмолвия и в пустыне, в местах безлюдных, лишенных молвы и людских сходбищ».

Действительно, это драгоценное состояние, – то есть таковую несокрушимую веру в Бога и надежду на Его Отеческий неусыпный промысел – едва ли где-нибудь можно приобрести, кроме как в пустыне, в которой человек поставлен лицом к лицу противу всех опасностей, лишений и скорбей, и во всем этом неприкровенно видит действующую силу Божию.

Состояние и действие этой веры можно уподобить таковому явлению: если, например, камень громадных размеров будет пущен с верху высочайшей горы вниз, то можно себе представить ужасающую силу его стремительного движения!… Как он на пути все ему встречающееся ломит, сокрушает и уничтожает. И пожалуй, можно сказать, несть силы, могущей его остановить на этот раз в его стремлении; вот такового же свойства должна быть и вера пустынника – сокрушительная и истребительная для всего противодейственного жизни его.

Утверждаясь на словах Всемогущего, она силою Его может творить все из ничего. И это действительно принадлежит неотъемлемо вере, по слову Самого Господа: вся возможно верующему (Мк.9,23). А если все возможно, то, конечно, из сего не выключается ничто – разумеется только достойное Бога и духовно-нравственной природы человека. Здесь она как бы некоторым образом облекается во всемогущество Божие и потому производит дела великие и вышеестественные. В сем смысле святой Амвросий говорит: «вера толико имать, елико верует». И она, действительно, показала миру свою чудодейственную силу, как говорит святой Исаак Сирский: «шествовала по хребту моря, как по суше, входила в огонь, не терпя никакого вреда.

И каких только вышеестественных дел не показала вера? Отнележе Христос поживе на земле, Он сказал, и слово Его истинно: веруяй в Мя, дела, яже Аз творю и той сотворит (Ин.14,12)».

Утверждаясь же на словах истинного, неложного Бога, она настолько крепка и сильна во своей внутренней силе, что ничто не может сравниться с ее крепостью и убеждением. Насколько тверды основания неба и земли, но она и еще крепче сего…

Вера, по учению святых отцов, двояка: 1-я догматическая, в которую все мы крещаемся, пребываем, и в которой бы нам и отойти, дал Бог, в будущую жизнь.

Она содержится в Символе Веры, в определениях Вселенских Соборов, в Евангельском учении Христа Спасителя и святых апостолов и в Таинствах Святой Церкви. Разъяснение же ее можно найти в Православном Исповедании, Катехизисе и в богословиях. Определение ей должно быть таково, что она есть несомненная уверенность наша и непреклонное убеждение сердечное в непреложной истине всего, что содержится в Божественном Откровении, что все то, что сказал Господь – Сам ли непосредственно или же чрез святых Своих учеников и апостолов, то тверже неба и земли и непреложно, как Сам Бог неизменен в существе Своем, совершенствах и во всех советах Своих. А вторая вера есть и называется – деятельная или сердечная, которую приобретает человек по многим опытам и трудам, своей духовной жизни. Ей святой Исаак Сирский дает такое определение: она воссиявает в душе от света благодати, свидетельством ума подкрепляет сердце, чтобы не колебалось оно в несомненности надежды, далекой от всякого сомнения.

Говоря проще: это есть несомненная надежда в получении просимого нами от Бога, когда человек не имеет ни малейшего сомнения в том, что непременно получит то, чего просит у Бога.

Собственно же говоря, это есть одна вера – единая, нераздельная. И последняя утверждается на первой, как на своем основании и без оной быть и состояться не может.

Вера в своем правильном течении по степеням возвышения приемлет силу и свойство как бы осязаемости, и здесь она называется верою созерцательною, тогда как прежде была верою от слуха (Рим.10,17).

Здесь, на этой степени, сердце или чувство души, сорастворяясь, проникается истиною и получает в ней всецело несомненную уверенность, потому что зрит ее своим духовным оком, как и мы смотрим телесными глазами на вещественные предметы, или как, прикасаясь рукою к чему-нибудь, чувствуем свойство предмета – мягкость его или же твердость. Так и вера зрит духовные предметы в их внутренней существенности и не очами плоти, а внутренними очами сердца, коим открыт бывает духовный мир. В духе нашем есть способность к восприятию сверхчувственного. Она непосредственно приемлет впечатления из духовного мира – наподобие того, как наши телесные чувства приемлют впечатления от чувственных и видимых предметов.