Роланд Бейнтон - На сем стою

Скорее всего объяснение кроется в том конфликте, который преднамеренно обостряла средневековая религия, попеременно акцентируя внимание то на страхе, то на надежде. Об аде много говорилось не потому, что люди жили в непрестанном ужасе, но именно из-за того, что это было не так. Поэтому требовалось вселить в них страх и тем самым побудить обратиться к церковным таинствам. Когда же люди каменели от ужаса, чистилище предлагало им смягчение наказания. Оно предназначалось для душ, недостаточно грешных для ада, но и не вполне добрых для рая. Там они могли пройти дополнительное очищение. Если же подобная поблажка порождала успокоенность, страхи вновь нагнетались, а затем напряжение снималось с помощью индульгенций.

Еще более смущающими, чем перспективы загробной жизни, были колебания между гневом и милостью у членов Божественной иерархии. Бог возникал то в облике Отца, то в виде Громовержца. Смягчить Его можно было, воспользовавшись посредничеством более доброго Сына, Который опять-таки изображался в роли неподкупного судии, умилостивить Которого могла лишь Его мать. Будучи женщиной, она вполне способна была обмануть как Бога, так и дьявола, ради тех, кого защищала. Если же богоматерь пребывала в отдалении, можно было обратиться к ее матери, св. Анне.

Как раскрывались эти темы, очень наглядно видно из книг, пользовавшихся наибольшей популярностью в самый канун Возрождения. Одной из тем была смерть. Эти бестселлеры давали наставления не о том, как следует платить подоходный налог, но как избежать ада. Назидательное сочинение под названием "Об искусстве умирания" изобиловало гравюрами, на. которых были изображены бесы, окружившие умирающего. Они искушают его совершить непоправимый грех - оставить надежду на милосердие Божье. Чтобы убедить умирающего в том, что прощение для него невозможно, ему рисуют картины прошлого; вот женщина, с которой он когда-то совершил прелюбодеяние, а вот нищий, которому он отказал в куске хлеба.

Следующая гравюра более оптимистична, на ней изображены те, чей грех прощен: Петр с петухом, Мария Магдалина с глиняным горшком, раскаявшийся разбойник, гонитель Савла. Под этими персонажами начертано краткое наставление: "Никогда не оставляй надежды".

Если этот девиз успокаивал, то другие литературные произведения вселяли ужас. Нагляднейший пример общественной атмосферы того времени дает книга по мировой истории, напечатанная Гартманном Шеделем в Нюрнберге в 1493 году. Охватывая историю человечества от Адама до гуманиста Конрада Кельтеса, массивный фолиант завершался рассуждениями о быстротечности человеческого существования, сопровождавшимися гравюрой, изображавшей пляску смерти. Финальная сцена воспроизводит события Судного дня. Гравюра, занимающая целую страницу, изображает Христа - Судию, восседающего на радуге. Из правого Его уха простирается лилия, символизирующая искупленных. Ниже ангелы сопровождают их в рай. Из левого уха Христа простирается меч, символизирующий погибель для осужденных, которых дьявол за волосы извлекает из могил и швыряет в пламя ада. "Как странно, - комментирует современный редактор, - что хроника, напечатанная в 1493 году, завершается Судным днем, а не открытием Америки!" Д-р Шедель завершил свою рукопись в июне. Колумб возвратился из своего путешествия в марте. Очевидно, новость о его открытии еще не достигла Нюрнберга. Д-ру Шеделю не хватило чуть-чуть времени, чтобы осветить это потрясающее открытие. "Какую необычайную ценность имели бы сохранившиеся экземпляры этой хроники сегодня, если бы они отражали это великое событие".

Так пишет современный редактор. Но старый д-р Шедель, даже знай он об этом, мог бы посчитать открытие нового мира недостойным упоминания. Вряд ли он не слышал об открытии мыса Доброй Надежды в 1488 году. Однако об этом он не упоминает. Причина заключается в том, что он не воспринимал историю как повествование о распространении человечества по земле, не считал высочайшим благом открытие новых земель, на которых это распространение возможно. Он воспринимал историю как набор бесчисленных, совершаемых в слезах паломничеств к небесному Иерусалиму. Каждый из ныне умерших однажды восстанет и присоединится к бесчисленному воинству представших перед судом для того, чтобы услышать слова: "Прощен" или: "Отойди от Меня в огонь вечный". Изображение Христа на радуге с лилией и мечом было широко известно, повторяясь в популярных книгах того времени. Лютер видел подобного рода картины и свидетельствовал, что вид Христа-Судии повергал его в совершенный ужас.

Монастырское убежище

Подобно всякому жившему в средние века человеку, он знал, как преодолеть свои мучения. Церковь поучала, что ни один благоразумный человек не должен ожидать приближения смерти для того, чтобы покаяться и попросить благодати. Единственная надежда с начала до конца заключалась в том, чтобы воспользоваться предлагаемой Церковью помощью: таинствами, паломничествами, индульгенциями, заступничеством святых. Но глупцом был бы тот человек, который положился исключительно на ходатайства своих небесных заступников, ничего не делая для завоевания их благорасположения!

А что может быть лучше, чем пострижение в монахи? Люди верили, что конец света уже был однажды отложен благодаря цистерцианским монахам. Только Христос "повелел ангелу протрубить в трубу, возвещая о страшном суде, как мать милосердия пала в ноги своему Сыну и умоляла Его подождать, "хотя бы ради моих друзей из ордена цистерцианцев, дабы они могли подготовиться". Даже бесы жаловались на самоуправство св. Бенедикта, который выхватывал души у них из рук. Тот, кто умер в монашеском звании, получит предпочтение на небесах. Однажды, пребывая в жестокой лихорадке, какой-то цистерцианец сорвал с себя рясу и тут же умер. Когда он пришел к вратам рая, св. Бенедикт запретил ему входить, поскольку он не был одет, как положено. Он мог лишь бродить вокруг стены, заглядывая через нее и наблюдая благоденствие своих братьев, пока, наконец, один из них не вступился за него и св. Бенедикт отпустил монаха на землю за своим одеянием. В такой форме выражалась популярная набожность. Как ни протестовали против подобных примитивных выражений веры именитые богословы, именно так верили простые люди, а Лютер был простым человеком. Даже сам Фома Аквинский провозглашал, что принятие монашества приравнивается ко второму крещению, возвращая человека к состоянию невиновности, которое он имел при первом крещении. Весьма распространено было убеждение, что для монаха и грех не столь страшен, ибо он имеет особую привилегию и в случае раскаяния обретает утраченную невиновность. Принятие монашеского обета было наилучшим способом попасть на небеса.