Мартин Бубер - Хасидские предания

Бог с человеком. Сокрытые во всех вещах мира божественные

искры, отпавшие от Творца, нуждаются в очищении от наростов

и в освобождении. Эту миссию возлагает на себя цадик. Отсюда

- его безграничный альтруизм и самопожертвование, мерилом

которых выступают хасиды. Без них горение цадика не излучало

бы света.

Этот свет - радость хасидов. Они веселы внутренней радос-

тью, не имеющей ничего общего с пошлым весельем людей,

убежденных, что мир - это театр и что единственное удовольст-

вие человека в этой жизни - сделать ее повеселее.

Другая сторона своеобразия хасидов, по-новому представив-

шая значение обыденного соблюдения заповедей, - все большее,

по мере нравственного развития, тождество и равноценность

слова и дела, задуманного и совершенного. Нравственность

- это целый человек, а не только его поведение; ограниченно

нравственный человек, то есть подчиняющий этическому лишь

.часть себя, всегда лицемерен, даже если он чрезвычайно благо-

честив и добродетелен. Изобличая таких людей, цадик иногда

и поюродствует, поскольку юродство, как ничто другое, ярко

выявляет нравственную ущербность. Сам же цадик - живой

образец целостной нравственности. Поэтому, когда хасиды рас-

сказывают друг другу истории о своих цадиках - а это проис-

ходит всегда, когда они собираются вместе в субботу, - они

совершают в том числе и нравственный акт, причем в самом что

ни на есть практическом смысле.

Именно эти истории и образуют "Хасидские предания", со-

бранные М. Бубером. Помимо собирания и пересказывания ха-

сидских легенд, он посвятил хасидизму немало книг и статей. Но

сколько бы он ни высказывался в них о смысле своего увлечения

хасидизмом, причины этого по большому счету так и остаются

тайной. Возможно, знакомство с "Хасидскими преданиями" в пе-

ресказе М. Бубера поможет читателю приблизиться к ее постиже-

нию, а может быть, - кто знает - и к постижению загадки своей

собственной личности.

П. С. Гуревич, М. Л. Хорьков

ПРЕДИСЛОВИЕ

Один из живейших аспектов хасидского движения состоит

в том, что хасиды рассказывают друг другу истории о своих

духовных лидерах, "цадиким"*. Когда они присутствуют при

совершении чего-нибудь великого, когда они видят нечто значи-

тельное, они чувствуют, что призваны обрести с ним связь и за-

свидетельствовать это перед другими людьми. Слова, использу-

емые для описания такого опыта, - не просто слова; они облада-

ют свойством сообщать последующим поколениям происшедшее

во всей той действенности, какой обладают слова, в самих себе

становящиеся действием. И поскольку эти слова служат вечному

сохранению святых дел, они освящаются этими делами. Рас-

сказывают, что Ясновидец из Люблина однажды увидел огнен-

ный столб, поднимающийся из маленькой комнаты; когда он

вошел туда, то увидел там хасидов, рассказывающих друг другу

истории о своих цадиким. Согласно хасидским поверьям, в цади-

ким изливается изначальный Божественный свет; через них он

изливается затем в их деяния, а из деяний - в слова хасидов,

повествующих о цадиким. Баал Шем, основатель хасидизма,

говорил, что, когда хасид рассказывает что-то во славу цадиким,

это равнозначно его проникновению в таинство божественной

колесницы, которую лицезрел пророк Иезекииль. Один цадик из

четвертого поколения, равви* Мендель из Рыманова*, друг Яс-

новидца, прибавлял к этому такие слова: "Ибо цадиким - это

и есть колесница Бога"'. Но легенда - это нечто большее, чем

просто отражение. Она свидетельствует о священной сущности

для того, чтобы жить с нею. Чудо, когда о нем рассказывают,

приобретает новую силу; сила, действовавшая когда-то и пребы-

вающая теперь в живом слове, продолжает действовать - дей-

ствовать из поколения в поколение.

Одного равви, чей дед был учеником Баал Шема, как-то

попросили рассказать историю. "Историю, - ответил он,

- нужно рассказывать так, чтобы она сама собой доставляла

'Звездочками отмечены примечания переводчиков, помещенные в конце

книги. Арабскими цифрами - постраничные примечания М. Бубера. - Примеч.

ред.

' Мидраш. Бытие Рабба LXXXII. 7.

слушателям помощь". И рассказал следующее: "Мой дед был

хромым. Однажды кто-то попросил его рассказать историю о его

учителе. И он поведал о том, что святой Баал Шам во время

молитвы обычно подпрыгивал и приплясывал. Рассказывая, мой

дед поднялся; его так увлекла история, что он и сам начал

прыгать и плясать, как бы изображая своего наставника. И в тот

самый час он излечился от своей хромоты. Вот так нужно рас-

сказывать истории!"

Бок о бок с устными преданиями существовала и письменная

традиция, проявившаяся уже на ранних этапах хасидского движе-

ния, однако из записанных устных рассказов о первых поколени-

ях сохранилось лишь несколько незначительных текстов. Будучи

юношами, ряд цадиким записывали деяния и высказывания своих

наставников, но делали они это скорее для того, чтобы поль-

зоваться этими записями наедине с собой, а не для чтения их на

публике. Так, из одного надежного источника нам известно, что

равви из Бердичева, который среди всех равви был наиболее

близок к простым людям, записывал все, что его учитель, Дов

Баэр из Межрича, Великий Маггид*, говорил или делал, в том

числе его ежедневные высказывания, затем много раз читал

и перечитывал свои записи, устремляя свою душу ввысь в усилии

постичь смысл каждого слова. Но его записи были утеряны,

и вообще из подобных заметок сохранились очень немногие.

Большинство легенд, представляющих собой поздние формы

мифа, развивались в литературах мира в эпохи, когда уже сущес-

твовала письменная литература: или наряду с устной традицией,

или даже главенствуя над ней. В первом случае письменная

литература оказывала некоторое влияние на форму легенды, во

втором - полностью определяла ее. Так, со временем преврати-

лись в литературу буддийские легенды и индийские сказки, точно

так же, как и легенды о Святом Франциске, и итальянские

новеллино, хотя наряду с этим они продолжали передаваться из

уст в уста.

Иначе обстояло дело с хасидскими легендами. Евреи диаспо-

ры* из поколения в поколение передавали легенды устно,

и вплоть до нашего времени они не облекались ни в какую

литературную форму. Хасиды просто не могли выстраивать

предания, которые они рассказывали во славу своих цадиким, по

образцу какой-либо уже существующей литературной формы или

изобретать собственную форму, не могли они и целиком адап-