Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

После кончины мужа она, еще не монахиня, оставила всякое попечение о земном. Дочери выросли и теперь могли позаботиться о ней, о ее очень небольших нуждах. Ее все чаще стали называть матушкой Дарьей. Ее хорошо знали священники и весь клир храма, бывавшие там монахи и многие миряне. Верующие из простых людей все чаще стали прибегать к ней за советом и утешением. У нее появилось даже несколько духовных чад, ничего не предпринимавших без ее слова. Она же посещала в Туле схимонахиню Михаилу, возле которой проводила иногда по несколько дней, все более и более проникаясь любовью к монашескому образу жизни. Дома с дочерьми читала акафисты. Правило свое молитвенное вычитывала одна.

Старшую дочь матушки Дарьи Господь привел в Сергиев Посад, где нашлась для нее работа почтальона. В скором времени удалось ей купить там часть небольшого дома – комнату с пристроечкой, с огородом и сараем для дров. Овражный переулок, где находился этот домик, – вблизи Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Матушка Дарья стала приезжать и подолгу жить у дочери, посещая монастырские богослужения. По благословению старца Наума наместник Лавры игумен Герасим совершил 20 октября 1967 года постриг матушки Дарьи в мантию с именем Досифеи. Это сделалось так незаметно, что даже дочери матушки далеко не сразу об этом узнали.

Матушка Досифея целые годы проводила в Сергиевом Посаде у дочери Александры, но иногда вынуждена была уезжать в Киреевск, так как не всегда имела возможность здесь уединяться: в маленькой комнате и в пристройке все время кто-нибудь ночевал – родственники, знакомые, паломники. Александре даже приходилось самой проводить ночи в сарае на дровах.

А в Киреевске у матушки была уединенная келлийка. Соседи ее знали как «бабушку Дашу», а у этой бабушки – схимническая молельня, где нет ничего лишнего: кровать, столик, стул, божница с иконами. На гвозде – плащ-пальто на все сезоны. На полу – три кирпича. Когда бывало холодно, Параскева нагревала эти кирпичи на плите и, завернув во что-нибудь, подкладывала матери под бок.

Она всегда с четками, по большей части в безмолвии и богомыслии, но внутренняя ее жизнь почти никому не была открыта ни в это время, ни потом: эта тайна была явной лишь для Господа. О высоте этой жизни догадывались по случаям прозорливости, которую она проявляла. Многие заметили, что она ничего не говорила просто так И если что советовала – делали. И вот излечивается тяжко больной человек, сходятся рассорившиеся было супруги, кто-то избегает гибели в автобусной аварии. В ее помяннике многие десятки мирских и монашеских имен. Она умела утешить скорбящего. Обличить могла, назвав человеку грехи, которые тот не смел и выговорить.

Монахиня Пантелеймона, келейница матушки Сепфоры, вспоминала, что в первый же день ее знакомства с матушкой (это было в 1975 году), та предсказала ей монашество, но не прямо, а подарив Псалтирь и черный платок. Затем матушка стала учить читать ее по-церковнославянски, поправляла ее ошибки. Исповедоваться посылала в Троицкую Лавру, а потом напоминала грехи, которые на исповеди не были сказаны.

С некоторого времени стало попадаться им что-нибудь оптинское. Сначала появилась молитва оптинских старцев. Потом – написанная в Оптиной жившим здесь на покое в 1883–1885 годах епископом Петром (Екатериновским) книга «Указание пути ко спасению», рукопись которой он подарил обители для издания в ее пользу. «В 1980 году, – пишет мать Пантелеймона, – к нам в руки попала книга епископа Петра "Познание пути спасения", изданная Оптиной Пустынью в 1885 году. Я ее внимательно читала и все прочитанное подробно пересказывала матушке. В некоторых местах она меня прерывала, растолковывая услышанное. Хороших книг еще было мало, и по ее благословению я переписала "Познание…" с некоторыми сокращениями. Этот рукописный вариант труда епископа Петра лег в основу духовного воспитания многих матушкиных чад. Память у нее была удивительная. Она помнила все прочитанное ей, а от своих духовных чад добивалась исполнения прочитанного. Для лучшего усвоения она рекомендовала делать выписки: "Прочтешь, просеешь – и забудешь. А если запишешь, попадется бумажка – и вспомнишь". По ее благословению с Божьей помощью я переписала толкование на Псалтирь, которое она слушала с великим вниманием. Матушка добивалась от нас, ее духовных чад, понимания и Божественной Литургии. Мне пришлось переписывать Часослов и множество акафистов, которые она раздавала окормляющимся у нее православным».

С 1980 по 1984 год матушка Досифея жила почти все время в Сергиевом Посаде. В эти годы она много помогала афонским инокам, приезжавшим за помощью. По ее молитвам находились жертвователи. Она не у всех брала деньги, говоря об иных «Рукой дают, а сердцем жалеют». Просила всех молиться о монахах Святой Горы Афон. Говорила: «Надо, чтобы там был мир».

Александра Дмитриевна, дочь матушки, все свободное время проводила в Лавре. Ее знали все батюшки. У нее была простодушная, детская вера, и жизнь она проводила одинокую, чистую, по иноческому образу. Но когда духовник ее предложил ей принять постриг, то она не согласилась, искренне считая себя недостойной. В последний год своей жизни она тяжело болела и в 1984 году скончалась. Матушка Досифея была в это время в Киреевске и хворала. Дочери ее Параскева и Лидия поехали хоронить сестру.

Матушке было уже около девяноста лет, у нее сильно ослабело зрение. Но ее тянуло в святые обители. В 1988 году, недели через две после прославления преподобного Амвросия, она с келейницей своей монахиней Пантелеимоной посетила Оптину Пустынь, находящуюся в то время все еще в разрухе. «Когда приехали, – вспоминала мать Пантелеймона, – пошли по территории. Она говорит: "Ох, какая же благодать здесь!" Мы обошли все вокруг, прошли по всем развалинам, и я поняла, что она всё благословляет эту обитель кругом». Может быть, матушка предвидела тогда, что вскоре возникнет у нее благодатная связь с великой русской обителью.

В конце восьмидесятых годов матушка Досифея четыре раза побывала в Киево-Печерской Лавре. «Всякий раз мы летали туда на самолете, – рассказывает матушка Пантелеймона. – В самолете «Ил-18» ей уступали лучшие места, глядя на нее с великим уважением. В девяносто с лишним лет, практически слепая, она и виду не подавала, что это ей в тягость. Так ласково и спокойно беседовала со стюардессами, что те приглашали ее на следующие рейсы. А меня укоряла: "Вот ты за меня все боишься, а они – нет". В полете матушка чувствовала себя хорошо и, глядя в иллюминатор, приговаривала: "Здесь-то, видно, и Бог ближе, и Ангелы показываются". Застегиваем ремни, – она спрашивает: «А это еще зачем?» – "Для надежности, от воздушных ям". – "Что ж это, и в небе дорога портится?" Она могла создавать настроение, укрепляя нас, немощных, доброй шуткой и вовремя сказанным словом».