Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

Киреевский пришел к твердому убеждению, что всей жизнью народа должна руководить Церковь. «Для верующего отношение к Богу и Его Святой Церкви, – пишет он в 1853 году А. Кошелеву, – есть самое существенное на земле, отношение же к государству есть уже второстепенное и случайное. Очевидно, что все законы истины должны нарушиться, когда существенное будет подчиняться случайному или будет признаваться на одинаких правах с ним, а не будет господствовать над ним. Нужно ли оговариваться, что господство Церкви я не понимаю как инквизицию или как преследования за веру? Этот магометанизм, эти насильственные обращения так же противны христианству истинному, как и обращения посредством обмана… Если общество понимает свою жизнь так, что в ней временное должно служить вечному, то и государственное устройство этого общества должно служить Церкви».

И в следующем письме: «Если же, сохрани Бог, в России когда-нибудь сделается что-нибудь противное Православию, то все-таки будет враждебно России столько же, сколько и вере ее. Все, что препятствует правильному и полному развитию Православия, все то препятствует развитию и благоденствию народа русского; все, что дает ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, все то искажает душу России и убивает ее здоровье нравственное, гражданское и политическое. Потому, чем более будет проникаться духом Православия государственность России и ее правительство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополучнее народ и тем крепче его правительство».

Что бы Киреевский ни писал – статью, письмо, дневник, – у него везде мысль о Господе. Так, продолжая весной 1854 года свой дневник, он отмечает (20 марта): «Любовь к Богу и ближнему – еще не составляет христианства, когда она не проникает и не обнимает всего человека. – Покуда человек вполовину христианин, вполовину эгоист, – до тех пор он грязь на пути Церкви к Царству Небесному. – Только с той минуты, когда решительное и всецелое обращение сердца ко Христу отрезывает все корыстные стремления и внушает волю твердую до мученичества, – только тогда начинает в душе заниматься заря другого дня» (записано в тот день, когда Киреевский причастился Святых Христовых Тайн).

К ноябрю 1853 года была отпечатана под наблюдением Натальи Петровны книга Максима Исповедника «Толкование на молитву "Отче наш" и Слово постническое». Игумен Моисей, получив книгу пишет 28 ноября Наталье Петровне: «Неутомимые труды и хлопоты ваши в издании душеполезных книг для Оптиной Пустыни благодетельны и вечно обязательны за душевную пользу всех жаждущих и ищущих спасения, а паче монашествующих». Книги следуют одна за другой: Исаак Сирин… Иоанн Лествичник… Преподобные Варсануфий и Иоанн – новое издание, в переводе на русский язык.

Скитский летописец (с этого примерно времени – Лев Кавелин, послушник, позднее иеромонах и архимандрит, ставший известным церковным историком) отметил 4 апреля 1854 года: «По частным сведениям – из письма Н. П. К. – в Синоде недавно зашел разговор о изданиях нашей обители. Возникли и разные, более неблагоприятные, мнения. Но владыка Никанор, митрополит С.-Петербургский, бывший некогда епархиальным архиереем нашим и вообще расположенный к Обители, остановил эти толки одним словом: "Мы не должны, – сказал владыка, – препятствовать им в сем, ибо не они у нас, а мы у них должны учиться"». Вскоре, 13 апреля, новая запись: «Сего числа к великой радости и утешению батюшки и всех нас Наталья Петровна Киреевская прислала три экземпляра вновь отпечатанной книги "Подвижнические слова св. Исаака Сирина"… Старание же об издании вполне принадлежит неутомимой и преданной старцу Н. П. Киреевской». 23 мая: «Сегодня Н. П. Киреевская прислала с подводой 315 книг св. Исаака Сирина, из коих батюшка оставил себе 154, остальные отдал о. архимандриту (о. Моисею. – Сост.), и все будут разосланы и розданы безденежно. С монастырскою подводою, возвратившейся из Москвы, еще прислано 170 книг». В октябре этого года Наталья Петровна привезла Ивану Васильевичу из Оптиной благословение о. Макария – икону Успения Божией Матери (копию Киевской), написанную знакомым Киреевского, скитским монахом о. Иоанном.

Летом 1855 года Иван Васильевич ездил со всей семьей в Троице-Сергиеву Лавру, а потом один в Оптину Пустынь. Он приехал в пять утра, усталый, и лег спать в гостиничном номере, а в десять его разбудил старец Макарий, и они около получаса беседовали. Потом вместе обедали у о. архимандрита, настоятеля Моисея. С 17 по 26 августа этого года старец Макарий гостил у Киреевских в Долбине вместе с монахом Ювеналием (Половцовым, впоследствии архиепископом Виленским) и послушником Львом Кавелиным. Они посвятили все это время, как отметил скитский летописец, тот же Кавелин, «на окончание и просмотр перевода книги "Поучений св. аввы Дорофея"». Осенью возник славянофильский журнал «Русская Беседа» – по совету Киреевского редактором его назначен был Тертий Филиппов, который испросил благословения на свое редакторство у старца Макария и митрополита Филарета. В это время он помогал Киреевским в издании оптинских книг.

Первый номер «Русской Беседы» было намечено выпустить в начале следующего года. Для этого журнала и начал писать по своим многочисленным наброскам статью «О необходимости и возможности новых начал для философии» Киреевский. В феврале 1856 года он отослал ее в Москву. Писалась она по благословению старца Макария и при настойчивых его напоминаниях не мешкать.

В конце Великого поста Киреевский через Москву уехал в Петербург. Его сын Василий окончил Лицей и должен был держать выпускные экзамены. Иван Васильевич хотел присутствовать при этом и помогать сыну в подготовке к каждому экзамену. Приехал он в Петербург в Великий Четверток «От Москвы до Петербурга, – писал он старцу Макарию, – я должен был питаться только чаем и кофеем… нельзя было найти на станциях постного кушанья».

Из Петербурга Иван Васильевич уже не вернулся. 12 июня 1856 года он скончался там от холеры на руках своего сына. Отпет он был в Казанском соборе. Протоиерей Феодор Сидонский сказал при этом: «Да, братия, пред нами гроб русского мыслителя, которому величие и достоинство России, предшествовавшее и ожидаемое, кроющееся в ее религиозно-нравственных верованиях, составляли источник немаловажных утешений, которому "цельный образ воззрения", как сам он, покойный, выражался, – православной славянской старины являлся залогом обновления всего европейского просвещения… Не напрасно же возгласили мы, соучастники печального обряда, почившему рабу Божию Иоанну вечную память, и как христианину, жившему с верою, и как писателю, не стыдившемуся свидетельствовать о вере».