Ермий Философ - Осмеяние языческих философов

Доколе же буду принимать такие учения и ничему истинному не научаться? Разве освободит меня от заблуждения Демокрит, открывающий, что начало всех вещей есть сущее и не сущее, что сущее есть полнота, а не сущее — пустота, и что полнота производит все в пустоте посредством или превращения, или фигуры. Пожалуй, я готов согласиться с добрым Демокритом и вместе с ним смеяться; но меня отвлекает плачущий Гераклит, утверждая: начало всего есть огонь, который имеет два состояния: разрежение и сгущение, первое — деятельное, второе страдательное, то - соединяет, а это разделяет. Но довольно уже для меня: мне вскружили голову столько разных начал. Но вот еще Епикур приглашает меня не пренебрегать его прекрасного учения об атомах и пустоте, так как все происходит и уничтожается от многоразличного и многообразного соединения их.

7. Не противоречу тебе, прекраснейший Эпикур. Но над твоим учением смеется Клеанф, поднимая голову из колодезя. Я почерпаю из него истинные начала всех вещей, — Бога и материю, и утверждаю, что земля превращается в воду, а вода в воздух, что воздух поднимается вверх, а огонь находится в окружности земли, что по всему миру распростерта душа, часть коей одушевляет и нас. Несмотря на многочисленность этих философов, другая толпа их прибывает ко мне из Ливии: Карнеад и Клитомах и все их последователи; напирая (критикуя — ред. ) учения всех прочих философов, они сами утверждают, что природа вещей непостижима, и что к истине всегда примешивается некоторая ложь. Что же мне делать после столь долгих утомительных исследований? Как освободить ум мой от такого множества мнений? Если ничто не может быть постигнуто, то истина удалена от людей, а пресловутая философия более гоняется за тенью, нежели обладает знанием вещей.

8. Но вот другие философы древнего поколения, — Пифагор и единоплеменники его, важные и молчаливые, передают мне, как некоторые таинства, иные учения, вместе с главным и таинственным их доказательством: "сам сказал". Начало всех вещей есть единица; из ее разнообразных форм и чисел происходят стихии; число же, форма и мера стихий таковы: огонь составляется из двадцати четырех прямоугольных треугольников, и заключается в четырех равных сторонах, из коих каждая состоит из шести прямоугольных треугольников, так что он уподобляется пирамиде; воздух составляется из сорока восьми прямых треугольников, и заключается в восьми равных сторонах; его сравнивают с восьмигранною фигурой, которая содержит восемь равносторонних треугольников, из коих каждый разделяется на шесть прямых углов. Таким образом, всего сорок восемь углов. Вода составляется из ста двадцати треугольников, и сравнивают ее с фигурой о двадцати гранях, состоящей из ста двадцати равных и равносторонних треугольников; эфир составляется из двенадцати равносторонних пятиугольников и похож на двенадцатигранник, состоящий из ста двадцати треугольников; земля составляется из сорока восьми треугольников и заключается в шести равносторонних четырехугольниках и имеет вид куба, ибо куб состоит из шести четвероугольников, из коих каждый имеет четыре треугольника, так что всех треугольников вместе двадцать четыре.

9. Так измеряет мир Пифагор! Я снова вдохновенный презираю дом, отечество, жену, детей и ни о чем более не забочусь, возношусь в самый эфир, и, взяв у Пифагора локоть, начинаю мерить огонь. Измерения Зевсерова (так в источнике — ред. ) уже недостаточно.

Если не вознесется на небо такое важное существо, великое тело и великая душа, то есть я, и не измерит эфира, то пропадет владычество Зевса! Измерив же эфир и сообщив Зевсу сведение о том, сколько углов имеет огонь, я схожу с неба и ем оливы, смоквы, огородные овощи, потом перехожу к воде, и ее, влажную стихию, начинаю измерять локтем, пальцем и полупальцем, а с тем вместе и глубину ее, чтобы и Посидон узнал от меня, как велико море, над которым он владычествует. Я и землю всю обхожу в один день, исследуя ее число, меру и фигуру: ибо вполне уверен, что от столь великого и чудного существа, каков я, не ускользнет и одна пядь Вселенной. Кроме того, я узнаю даже и сколько звезд на небе, и сколько рыб в воде, и сколько зверей на земле, и, положив мир на весы, легко могу узнать, сколько в нем весу. Напыщенная знанием таких вещей, душа моя как бы сделалась владычицею всего мира.

10. Но Эпикур наклонившись ко мне говорит: ты, друг мой, измерил только один мир, между тем миров много, и все они безпредельны. Вследствие этого, я вынужден говорить о множестве небес, о множестве различных эфиров, и, запасшись нужным продовольствием на несколько дней, ни мало не медля, начинаю странствовать по мирам Эпикура: легко перелетаю пределы Фетисы и Океана, и, прибыв в новый мир, как бы в другое государство, в несколько дней измеряю все. Отсюда я снова переношусь в третий мир, потом в четвертый, в пятый, в десятый, сотый, тысячный, и куда наконец?

Все это мрак невежества, черный обман, нескончаемое заблуждение, неполное разумение, непроницаемое неведение: остается, чтобы я сосчитал самые атомы, из которых образовалось такое множество миров, дабы ничего не опустить в своем исследовании, особенно же столь необходимых и полезных вещей, от которых зависит благосостояние домов и городов.

Все это я высказал с тою целью, чтобы видно было, как философы противоречат друг другу в мнениях, как исследования их теряются в безконечности, ни на чем не останавливаясь, и как недостижима и безполезна цель их усилий не оправдываемая ни очевидностью, ни здравым разумом.