Григорий Палама - Трактаты

Еще всяклй ангел прост, и всякая разумная душа [проста] в таком же или близком смысле. Простотой же не является ни одно из них, ибо они суть просты по причастию и в сравнении с телами, или с состоящими из бестелесного и тела, и в чем-то просты, а в чем-то нет, по причине [созерцаемых] в них свойств и страстей, и [происходящих] из них изменений. А Бог прост не по сравнению и не по причастию, ибо Он Сам является подающим каждому простоту соответствующим ему образом. Так что Он не только один является в собственном смысле слова простым, но так же и Простотой. Это же ты можешь, исследуя, увидеть и применительно ко всякому божественному имени; ведь Он не только живой, мудрый и благой, но и Благость, и Премудрость, и Жизнь, являющийся для всех причиной всего и все подающий присно, и сильный все даровать от Себя, но по спасительной справедливости и сообразно времени подающий дарование, соразмеряя его применительно к каждому, как Управитель (πρυτανις) всех. Таким образом, в собственном смысле простым и всесильным у нас является только Божество.

Поскольку же Божество не после [создания] твари, но прежде творения явилось всесильным, и не только сущность, а и все силы Его – нетварны, то знай, что все на нас по этой причине взъярившиеся сопричисляются к лукавым тварям. А поскольку и боготворящая благодать, которая и сама называется святыми божественностью, есть одна из таковых сил, то по необходимости нетварна и она, а называющие ее тварной отчуждишася ея, заблудиша отъ чрева, глаголаша лжу [544]. Поскольку же благодать есть также и раздаяние, то Раздающий превосходит ее в смысле причины, и не соглашающиеся с этим не знают сущего превыше причастия Виновника всего. Видишь как разом, с одной таковой попытки, искореняются все вторичные посевы лукавых плевел – как оного злославного Варлаама, так и его последователей?

Бывший ВАРЛААМИТ: Ох, какое же зло зависть! Теперь-то я понял, что от зависти предпочитают истине ложь (да еще в таких вопросах!) противящиеся вам, и чему не могут достойно удивляться и прославлять, то пытаются всеми способами оклеветать и уничтожить. И поскольку достойное удивления обычно не бывает без труда познаваемым, ни удобопостижимым и легкодоступным, то они, полагая это предлогом своих нападок на вас, себя самих и всех прочих, насколько это для них возможно, лишают таковой пользы. Ибо если ты так [прекрасно] говоришь, послушав этих отцов, то какой же тогда благодати и смысла исполнены их [собственные] писания?

ПРАВОСЛАВНЫЙ: Бог, брате, по обетованию [Своему] дает слово глаголющим Его ради [545]. Ему единому подобает вечная слава! Аминь.

ФЕОФАН: Рассмотрел ли ты, придя в себя, брате Феотиме, то, о чем говорилось недавно [546], или оставил без внимания, как некое излишнее пустословие, и, позволив этому мало-помалу испариться, совершенно исключил из помышлений своей души?

ФЕОТИМ: Ну, что ты такое говоришь, милый Феофан? Тебе кажется, что я так легко выкину из памяти эту беседу, прекрасную и послужившую для меня источником еще более прекрасных вещей, посредством которой я избавился от столь великого заблуждения, заблуждения, которое породил этот итальянец Варлаам, и от которого, быв осужден на изгнание, погиб, а включившийся [в число ее защитников], сам не знаю как, Акиндин, стал воистину опасным (κυνδινος) для себя самого и для последующих ему обманщиков?

ФЕОФАН: Я знаю, что ты окружен многими делами, и также знаю о постигшем недавно всех переполохе, по причине которого, думаю, друзья более чем когда-либо испытывали нужду в твоей находчивости. Поэтому я спросил тебя так.

ФЕОТИМ: Но я, пойми это хорошенько, превыше всякого занятия сделал для себя размышление о таковых [предметах], так что мне от постоянного изучения словно некий отпечаток вошел в душу, так что я, даже засыпая, не выпускаю [их из внимания], и когда я встаю, то они тут же обретаются [в моем уме], и я, насколько это возможно, испытываю их все своей мыслью. И мне казалось, что я, как бы надежно стоя на некоем отовсюду видимом [мысленном] возвышении истинных учений о Боге, на которое я удостоился быть возведен при помощи твоих слов, оттуда, будто с некоего наблюдательного пункта, вижу, – словно бы находящуюся где-то внизу глубокую пропасть и сокровенную расселину, исполненную мрака, сиречь отъявленной лжи, – мудрования тех, которые, возложив надежду всецело на ложь, настолько услаждаются ей и такое распространяют заблуждение, что добровольно прельщают и обманывают сами себя. Ибо те, кто то открыто называет тварью боготворящий дар Духа, посредством которого святые становятся причастниками Бога или, лучше сказать, единъ духъ съ Богомъ [547], и прилагает великое старание, чтобы посредством доводов и свидетельств от Писания убедить в этом всех, то теперь говорит, будто мы сделаемся причастниками самой сущности Божией, помимо того, что заблуждаются одновременно и в том и в другом, разве не погрешают в каждой части против себя самих и своих же собственных слов, и не прельщают ли сами себя? Ибо каким образом причащающийся, согласно им, Божией сущности будет причастником не нетварного, но тварного? И как, опять же, обоживаемый тварной, по их мнению, благодатью будет причащаться сущности Божией?

ФЕОФАН: Феотим, не удивительно, что их слова походят на страсть рождающей их души, с тех пор как они пришли к этому пустословию. Ибо зависть (φθονος) обыкновенно вызывает у завидующих чахотку (φθισιν), и слова этих [людей] противоречат говорящим [548], обнаруживая в произносящих их не неких полудурков (ημιμοχθηρους), но совершенных негодяев (παμπονηρους): ведь абсолютно дурной [человек] не бывает хорошим даже для себя самого. Но эти – из числа губящих сами себя, а ты – если не вполне избавился от недоумений – спрашивай безбоязненно все, что тебе угодно. Ибо я, – будь в этом совершенно уверен, – весьма рад беседовать с теми, кто пытлив не ради спора, но ради истины.

ФЕОТИМ: Прежде всего, скажи мне вот что, Феофан: кто же начал этот спор, в результате которого Варлаам, быв побежден, сам себя осудил от стыда на вечное изгнание? Ведь он утверждал, будто обладает писаниями, из которых он показывал, выбрав, многословные речения, из-за которых и подтвердилось, что он повредился душой – не оттого, что бы он сам потерпел какой-либо ущерб, но потому что по отношению к написанному он воспринял предположения не добрые, а скорее даже и очень плохие, ибо он предположил, будто они содержат злочестивое учение, опровергая которое он и написал Антирритические слова. Стало быть, не скажешь, что это он положил начало полемике.