Георгий Гурджиев - Жизнь реальна только тогда, когда Я есть (фрагмент)

Второй из упомянутых фактов был тот, что когда моя память относительно вопросов писания обострилась в процессе моей писательской деятельности до необычайной степени, так что, например, я всегда мог и даже теперь еще могу вспомнить, где, в какой из многих тысяч тетрадей, которые я заполнил, и в какой связи с другими мыслями выражена какая-либо мысль и должна быть повторена в другой форме и в каком именно другом месте, и мог и даже теперь еще могу вспомнить, на какой из уже десятков тысяч страниц этих тетрадей, заполненных мной, в каком предложении и в каком слове были буквы, которые я автоматически написал как-то необычно неправильно, однако в то же самое время, в этот период, когда я неизбежно должен был встречать новых людей, едва ли была одна встреча или даже один разговор - который прежде непременно произвел бы на меня впечатление - который оставил хоть какое-то впечатление в моей памяти; и даже на следующий день, когда иногда было просто необходимо для меня его вспомнить, я не мог при всем желании и напряжении вспомнить вообще что-либо из встреч и разговоров, происходивших вчера.

Но когда, в связи с приближением завершения моего писания, напряжение моей внутренней занятости вопросами писания уменьшилось, моя натура приобрела способность, которая, как иногда случается, формируется особым образом, уметь, не испытывая чувства вроде "угрызений совести", интересоваться другими вопросами жизни, ничем не связанными с задачей, поставленной мной самому себе на данный период под специальной присягой, принесенной в определенном состоянии, которое с детства было показано мне и воспитано во мне моим отцом. В этом "психическом состоянии" я предпринял окончательные правки второй серии, продолжая работать, конечно, как раньше, то есть большей частью путешествуя по различным странам Европы, в основном во Франции, и занимаясь писанием исключительно в различных публичных местах, таких как рестораны, кафе, "танцзалы" и другие близкие им по духу "храмы" современной морали.

Когда с этого времени мои отношения с людьми самого разного рода стали восстанавливаться, и я начал наблюдать их снова, благодаря моему наполовину освобожденному вниманию, с особой способностью, намеренно развитой в моей ранней юности и состоявшей в "умении не отождествляться с внешними проявлениями других", я начал замечать и по мере повторения встреч стал все более убеждаться, что в психике всех их, как мужчин, так и женщин, имевших какое-то знание и интерес к моим идеям, особенно в психике тех, кто уже пытались на практике проводить некоторые эксперименты над самими собой, якобы соответствующие моим идеям, происходило что-то "не то", настолько определенно "все не то", что это было заметно -- конечно с определенным умением наблюдать - даже любому обычному человеку.

Эти повторявшиеся констатации не только начали тревожить меня, но постепенно возбудили в моей психике "неутолимую жажду знания", с целью понять причины этого факта.

Результатом этого было то, что в последующие встречи с такими людьми я начал, с исследовательской целью, наблюдать их особенно внимательно и с помощью наводящих вопросов извлекать из них как можно больше материала, который позволил бы мне понять происхождение этого странного и, для меня лично, печального факта.

Каждая новая встреча с такими людьми, и даже ассоциации, вызываемые воспоминанием об этом все еще необъяснимом факте, с одной стороны, начали усиливать мой интерес и жажду знания до такой степени, что это стало почти моей idee fix; а с другой стороны, автоматические мысли об этом начали серьезно мешать мне в моей обычной внутренней борьбе с законным отказом моей натуры повиноваться моему сознанию и лишали таким образом меня возможности полной концентрации на продолжении моей работы, которая требовала величайшего внимания.

Но когда наконец, в конце 1930 года, я приехал в Нью-Йорк и в первый же день оказался среди большого числа американцев, последователей моих идей, и когда я увидел то же самое явление и среди них, то это произвело на меня такое глубокое впечатление, и сила реакции была такой сильной, что меня охватила холодная дрожь, наподобие той, что бывает у людей, пораженных так называемой "кушкской желтой малярией".

Я тогда даже, чтобы "пустить им пыль в глаза", усилил проявление моей обычной манеры шутить в разговоре, чтобы скрыть это свое внутреннее состояние.

Спустя довольно долгое время, когда я немного успокоился и осознал после краткого размышления, что осуществить цель моей нынешней поездки в Америку, которая, помимо всего прочего, была связана с финансовым вопросом, было возможно для меня и без использования этой группы людей, я решил, пока я был там, и после выяснения для себя в личных контактах с людьми, составлявшими эту группу, всех деталей и условий постепенного формирования в их индивидуальности этой оригинальной психической особенности, сделать все возможное, чтобы искоренить, если не у всех, то по крайней мере у большинства из них это зло, происшедшее из-за неправильного понимания моих идей, так же как по другим причинам, природу которых я уже наполовину разгадал.

Я должен честно признаться, что если возникла во мне такая сильная реакция, под воздействием которой я сразу же решил во что бы то ни стало понять и осветить со всех сторон причины этой психической особенности и по возможности принять все соответствующие меры, то это было в основном потому, что по отношению к людям, составлявшим именно эту группу, задолго до этого, вследствие их хорошего отношения ко мне в те трудные годы, которые последовали за моим несчастьем, уже давно постепенно сформировалось во мне "нечто", заставлявшее меня считать себя, в определенном смысле, в долгу пред ними, всеми вместе.

И тогда, поскольку из описания событий, последовавших за этим моим решением, каждому читателю из тех, кто стал последователем моих идей, могут объясниться причины возникновения этого факта, преступного в объективном смысле, а для меня лично мучительного и горького, и с той целью, чтобы, может быть, некоторые из них, воспринявшие ложно сущность моих идей и продолжающие применять их к самим себе, так сказать, для своего "блага", я имею в виду тех, в ком способность мышления из здравого смысла еще не полностью атрофировалась - способность, которая формируется в психике человека в подготовительном возрасте - смогли бы, возможно, прекратить свое, так сказать, "са-мо-разрушение"; и кроме того, поскольку знакомство с содержанием этих упомянутых пяти бесед, проведенных мною среди людей, принадлежавших к этой самой группе, во время моих двух поездок в Нью-Йорк которые, между прочим, были одними из мер, предпринятых мной для исправления этих пагубных результатов, "возникших из-за неправильного понимания моих идей" -может оказаться, по моему мнению, вообще для каждого читателя "первым проблеском истины", я нахожу наиболее приемлемым, как я уже говорил, взять описание этих событий за основу всей темы этой первой книги "назидательной серии" моих писаний.