Фазлиддин Мухаммадиев - Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже

― Из лучезарной Медины приехал ишан к вам.

Выходит, что позавчера мы преждевременно сказали «прощай» брату навеки ишану Ахмаду Султану.

Ишан стоял возле суфы, беседуя с паломниками. Увидев меня, он холодно поздоровался. Кори-ака сообщил, что у ишана неожиданно захворала третья жена и он приехал в святую Джидду за знакомым врачом.

Допустим, что я поверю этой легенде, сказал я себе. Ишан столько лет довольствовался услугами врача из своего города, а тут вдруг проделал пятьсот километров ради совета здешнего врача?! Что-то здесь не так. Что же ему нужно?

― Случайно я встретил двух земляков из вашего квартала, ― начал разговор ишан Ахмад Султан. ― Они хотят видеть вас и ждут на улице.

Под тентом одного из ларьков стояли два пожилых мужчины, одетых, как зажиточные арабы. После обоюдных приветствий, ишан представил нас друг другу.

― Это хаджи Саадула, а это хаджи Шукрулло, сыновья муллы Мухсина-парфюмера, ― сказал ишан, показывая на братьев и, многозначительно глянув в мою сторону, прибавил: — Они из квартала Яланбек города Самарканда.

Братья откровенно изучающе рассматривали меня.

― Мы, оказывается, из одного квартала, ― произнес один из них.

― Да, я родился в Яланбеке, но покинул квартал, когда мне было шестнадцать лет.

― Знали нашего отца?

― Нет, но слыхал. Он умер, когда я был совсем маленьким.

― А сколько вам лет?

― Тридцать пять.

― Да, вы тогда действительно были маленьким.

Я совершенно отчетливо понял, что хотя беседа и протекала на улице возле бакалейной лавчонки, но явилась настоящим допросом. Нужно было оставить свое упрямство и беспечность и доказать этим людям, что я есть я, и никто другой. Ведь речь шла о достоинстве гражданина моей страны, на честь которого очень бы хотел наляпать грязное пятно ишан.

― Вы знаете наш дом? ― спросил старший из братьев.

― Конечно. Он находится на границе с кварталом Зари Занджир, ― сказал я и прибавил: ―Я учился в одном классе с вашей сестрой Кубаро.

Я не забыл имя этой девушки потому, что во всей школе у нее был самый красивый каллиграфический почерк и учителя часто забирали ее тетради на выставки в районный Дом пионеров и в отдел народного образования.

Лица братьев прояснились. Особенно у старшего, который, мельком бросив укоризненный взгляд на ишана Ахмад Султана, в знак подтверждения моих слов, беспрерывно тряс седой бородой. Братья задали мне еще несколько вопросов о нынешней жизни, о занятиях и здоровье старых знакомых. Допросы, как правило, относились к бывшим богатеям квартала, которые в свое время держали большие кожевенные, ткацкие, кондитерские и прочие мастерские и лавки. Впоследствии за неподчинение новым порядкам они были выселены и спустя несколько лет, вернувшись в родные края, стали жить плодами своих трудов. Я рассказал хаджи Саадуле и хаджи Шукрулло все, что знал об этих людях.

К концу этого неофициального допроса, настроение обоих братьев переменилось. Пожелав мне доброго пути, они выразили сожаление, что я не располагаю временем побывать у них в гостях. В их тоне мне послышалось извинение.

Ишан Ахмад Султан, вернувшись во двор аэропорта, еще раз обнялся со всеми на прощание и затем, подойдя ко мне, взял мои руки в свои и сказал:

― Ну вот, дорогой, теперь вы вернетесь на родину, Передайте привет всем землякам, которые меня еще помнят.

Я кивнул.

― Не обессудьте за мои рассказы, ― повторил он уже однажды высказанную в Медине просьбу. ―Чтобы гости не скучали, я хотел занять их своими приключениями.

― Вы очень гостеприимны.

На мгновение что-то блеснуло в глазах ишана, щека у него дернулась, но, изобразив на лице детскую радость, он сказал:

― Какое уж там гостеприимство, к сожалению, я был сильно занят…

― Что вы, что вы! ― запротестовал я. ― Вы оказали нам верх гостеприимства.

Ишан отпустил мою руку и, обратившись к остальным, еще раз пожелал доброго пути и прочитал молитву. Через полчаса объявили посадку в самолет.

Лисье коварство ишана обидело меня. Что плохого я ему сделал? Ему и его Аравии? Неужели мой грех в том, что я не брею головы? Или ему не понравилось, что я не стал, подобно другим, славословить святость мечетей Мекки и Медины? Но ведь, если подумать, должен же врач чем-то отличаться от почтенных кори?! Если бы я не сопровождал их, разве сидел бы сейчас так спокойно, мирно подремывая, мулла Нариман и восьмидесятивосьмилетний кори Мушарраф, который, заболев животом в святой долине Мина, чуть не оставил там свои старые кости…

И снова нас встречали работники нашего посольства. Они отвезли нас и разместили на пароходе-отеле, который по-прежнему стоял, прижавшись к берегу Нила. Я занял свою прежнюю каюту вместе с Исрафилом. За три недели я впервые побрился в нормальных условиях, перед настоящим большим зеркалом, над сносным умывальником. Посмотрев в зеркало, я не узнал себя. Цвет лица у меня был такой, будто я только что перенес длительную болезнь. Волосы на висках поседели.

Исрафил подошел и остановился сбоку. Он был в чистой одежде и повязал голову белой чалмой, купленной в Аравии.

― Я это заметил уже давно, ―сказал он, кивая на мою шевелюру. ― Но что толку было говорить тебе? Не тужи, брат, ― ласково прибавил Исрафил. ― Однажды во время войны я также вдруг поседел. А спустя несколько лет седина исчезла.

― А разве ты участвовал в войне?

― Да, ― сказал он и, словно устыдившись чего-то, наклонил голову и тихо произнес: ― От начала до конца, от Курска до Вены. Награжден орденом и четырьмя медалями… Ну, мне пора, ― сказал он и вышел.

Я проводил его на улицу. Вместе с Кори-ака, Тимуржаном, четырьмя старыми кори и Тешабоем он уселся в микроавтобус посольства и уехал на прием к главному кадию Республики Судан.

…Вечером, поднявшись на верхнюю палубу, я вновь принялся разглядывать огни, мерцающие вдоль берегов Нила, и отражения, колеблющиеся в воде.

Завтра вылетаем в Каир и пять дней проведем там. Мечта увидеть Каир, великие пирамиды фараонов древнего Египта живет у меня в сердце со школьных лет. Но как было бы хорошо, если бы мы осмотрели их за два дня и скорей вернулись на родину!

Алланазар-кори тоже поднялся на верхнюю палубу.

― Дохтур-джан, можно присесть рядом с вами?

― Пожалуйста, кори, места много, всем хватит, ― ответил я.

С тех пор как колеса самолета оторвались от земли Саудовской Аравии, я вижу со стороны своих спутников самое предупредительное отношение, как это было в Москве, в гостинице у выставки. Теперь они снова с готовностью отвечают на мои вопросы, то и дело повторяя «спасибо, дохтур-джан», «не беспокойтесь, дохтур-джан». Чемоданчик с медикаментами, который стал совсем легоньким, молодые кори несут, не ожидая, чтобы кто-нибудь из старших велел им это сделать. Перемена отношения до того явная, что меня иногда разбирает смех.