Иоанн Златоуст - Творения, том 11, книга 1

4. Но, как видно, на нас действует больше страх человеческий, нежели (страх) геенны и будущих мучений. Потому-то все извратилось, – гражданские дела отправляются ежедневно с великим рачением и опущения не бывает, а о духовных нигде и мысли никакой нет. Чего требуют с принуждением и вымогательством, как от рабов и невольннков, то выполняется с великой готовностью, а предоставляемое доброй нашей вол и свобод – все оставляется. Говорю не против всех, но против тех, которые отказывают в подаянии. Ужели Бог не может поставить этого в необходимую обязанность? Но Он не хочет: Он щадит вас более, нежели питаемых вами. Потому Он хочет, чтобы вы делали это не по принуждению, так как за то нет награды. однако ж многие из находящихся здесь ниже иудеев. Подумай, сколько иудеи давали – десятин, начатков, еще десятин, и еще других десятин, да еще иных тридесятин и сикль, – и никто не говорил, что (священники) много сдают. Чем больше они получили бы, тем больше награды (дающим). (иудеи) не говорили: много берут, объедаются, что ныне, слышу, говорят некоторые. И строящие дома, и покупающие поля представлять себя ничего не имеющими; а если кто из иереев наденет одежду посветлее, или обладает в достаточном количестве потребной пищей, или же имеет прислугу, чтобы не быть вынужденным самому делать непристойное (сану), то это считается богатством. Подлинно, и тем мы богаты, – сами они против воли это признают, – мы, хотя имеем мало, богаты; а они, хотя и всем владеют, бедны. Доколь будем поступать неразумно? Или не довольно для вас наказания за то, что вы ничего не делаете, – нужно еще прилагать наказание и за злоречие? Если бы ты даже сам дал ему то, что он имеет, то потерял бы награду, когда бы упрекнул его тем, что ты дал: вообще, если ты дал, то за что упрекаешь? Говоря, что ты дал ему то, что он имеет, этим прежде всего ты свидетельствуешь о его нищете: для чего же упрекаешь? Не нужно было давить, когда ты намерен был упрекать. Но ты говоришь так, когда другой дает? Грех еще более тяжкий, потому что, сам ничего не давши, упрекаешь тем, что другой благотворить. Какая, полагаешь ты, награда тем, которые слушают эти упреки? Та, что они терпят это для Бога. Как и почему? Они могли бы, если бы захотели, заниматься мелочной торговлей, хотя и не наследовали (этого) от предков. Еще, когда мы говорим, что такой-то беден, то слышу, многие бесстыдно говорят: если бы захотел, то мог бы быть богатым; потом язвительно прибавляют: дед его и прадед его и такой-то были таковы-то; а он вот е в какую нарядился одежду. Что ж? Скажи мне, ужели ему надлежало ходить нагим? Ты что-то очень старательно рассказываешь об этом: смотри, как бы слова твои не обратились против тебя самого. Слушай увещание Христово: " Не судите, да не судимы будете" (Мф. 7:1). Он мог бы, если бы захотел, заниматься торговым и купеческим делом, и конечно не терпел бы недостатка; но не захотел. Какая же отсюда для него польза, скажи, мне? Носит шелковые одежды? В сопровождении толпы, гордо расхаживает по рынку? Несется на кон? Или строить дома, имя где прожить? Если он делает это, то и я осуждаю и не щажу его, даже признаю его недостойным священства. Как в самом деле он может убеждать других, чтобы не занимались этими излишествами, когда сам себя не может убедить? Если же грешит он тем, что имеет в изобилии необходимую пищу, то неужели следовало ему ходить по миру и просить подаяния? И не стыдно ли было бы тебе, ученику (его), скажи мне? Если бы и отец плотской это делал, ты почел бы бесчестием; а если (отец) духовный принужден это делать, ужели тебе не стыдно? Ужели не почтешь за лучшее скрыться? " И позор детям", – сказано, – " мать в бесславии" (Сир. 3:11). Что-же? Или умереть ему с голоду? Но и это несвойственно человеку благочестивому, потому что неугодно Богу. Впрочем, когда мы говорим им это, они тотчас предлагают свои умствования. Написано, говорят: " Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха" (Мф. 10:9,10); а они имеют по три и по четыре одежды, и убранные постели. Пришлось мне горько вздохнуть теперь; а если бы не было неприлично, то и заплакал бы. Отчего? Оттого, что мы так тщательно замечаем сучки у других, а сами, имея в глазах бревна, и не чувствуем того. Скажи мне, почему ты не говоришь этого о себе самом? Потому, говорят, что это заповедано только учителям. Следовательно, когда Павел говорит: " Имея пропитание и одежду, будем довольны тем" (1 Тим. 6:8), говорит одним учителям? нет, – всем людям. Это ясно будет, если прочтем это место, начав повыше. Апостол, сказавши: " Великое приобретение – быть благочестивым и довольным" (ст. 6), потом: " Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него" (ст. 7), тотчас присовокупил: " А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу" (ст. 9).

5. Видишь ли, что речь относится ко всем? Что же, когда говорит опять: " Попечения о плоти не превращайте в похоти" (Рим. 13:14), не ко всем ли вообще говорит? Что же, когда говорит: " Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то и другое" (1 Кор. 6:13)? Что же, когда, беседуя о вдовиц, говорит: " А сластолюбивая заживо умерла" (1 Тим. 5:6)? Ужели и вдовица – учитель? Не сам ли он сказал: " А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем" (2:12)? Если же и вдовиц, которая по преклонным летам (а старость требует великого попечения), и по самой природе (а женский пол, как слабый, требует большего успокоения), – если той, которая и по возрасту и по природе заслуживает снисхождения, (апостол) не позволяет питаться пространно, но говорит, что таковая " заживо умерла" (ведь не просто сказал: не питаться пространно, но – " а сластолюбивая заживо умерла", и таким образом исключил ее из среды живых, потому что умершая уже исключена), – то как можно простить мужу то, за что наказывается престарелая жена? Но об этом никто и не думает, никто об этом не рассуждает. А я вынужден теперь сказать это, не с намерением избавить священников от упреков, но радея о вас. Они от вас не терпят никакого вреда, хотя заслуженно и по справедливости слышать упреки, как собиратели богатства; но говорите ли вы, или не говорите, они дадут ответ Судьи там, – а потому ваши слова ни мало не вредят им. Если же ваши слова еще и ложны, то они, будучи оклеветаны вами напрасно, получают от того пользу, а вы вредите самим себе. В отношении же к вам не так: правду ли говорите об них или ложь, все вредите себе тем самым, что говорите об них худо. Почему? Если говорите правду, то и в этом случае вредите себе, потому что осуждаете учителей и извращаете порядок, так как и брата не должно судить, тем более учителя; если же (говорите) ложь, то (вас постигнет) невыносимое наказание и мука, так как за всякое праздное слово дадите ответ Итак, мы все делаем и трудимся для вас. Но, как я сказал, никто об этом не рассуждает, никто этим не занимается, никто не говорит себе ничего такого. Хотите ли, я прибавлю и другое? " Кто не отрешится" (Лк. 14:33), говорит Христос, " от всего, что имеет, не достоин Меня" (Мф. 10:37). Что же, когда говорит: " Трудно богатому войти в Царство Небесное" (19:23)? Что же, когда говорит: " Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение" (Лк. 6:24)? Никто не вникает в это, никто об этом не помышляет, никто не рассуждает сам с собою, а дела других все очень строго обсуживают. Но это значит делаться участником в делах осуждаемых. А чтобы освободить для вас священников и от нарекания в том, в чем вы почитаете их виновными, – послушайте: ведь уверенность в том, что они преступают закон Божий, много преклоняет (вас) ко злу. Так вот исследуем и это. Христос сказал: " Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни двух одежд, ни обуви", ни пояса, " ни посоха" (Мф. 10:9,10). Что же, скажи мне? Петр преступал эту заповедь? Как же иначе, когда он имел и пояс, и одежду, и обувь? А что он имел их, – послушай слов ангела, обращенных к нему: " опояшься и обуйся" (Деян. 12:8); хотя и не очень нужна была такая обувь, – в ту пору можно было быть и необутым, а обувь особенно нужна в зимнее время, – однако ж он имел ее. А что Павел? Он в послании к Тимофею говорит: " Постарайся придти до зимы" (2 Тим. 4:21); потом повелевает и говорит: " Когда пойдешь, принеси фелонь, который я оставил в Троаде у Карпа, и книги, особенно кожаные" (ст. 13). Вот о фелони сказал; а нельзя сказать, чтобы он не имел и другого, который носил. Если бы он вовсе не носил его, то излишне было бы приказывать принести тот; а если нельзя было не носить одежды, то очевидно он имел другой (фелонь). А что из того, что он целые " два года" (Деян. 28:30) пребыл на собственном иждивении? Ужели он преслушал Христа, он – этот избранный сосуд, который говорит: " И уже не я живу, но живет во мне Христос" (Гал. 2:20), о котором засвидетельствовал Христос, говоря: " Ибо он есть Мой избранный сосуд" (Деян. 9:15). Такое недоумение надлежало бы оставить при вас, и не давать никакого решения на вопрос, подвергнув вас этому наказанию за невнимание к Писаниям. Действительно, отсюда лес это происходить. Потому мы и бываем строгими судьями чужих грехов, а на свои не обращаем никакого внимания, что по знаем Писаний, что не изучаем законов Божественных. Итак, следовало бы вас подвергнуть этому наказанию. Но что мне делать? Я отец. А отцы много и сверх должного угождают детям, потому что родительское их сердце пламенеет к ним любовью; если они видят дитя печальным и унылым, сами больше его болезнуют, и не успокаиваются, пока не уничтожать причину скорби. Впрочем пусть бы это и случилось, пусть бы вы и поскорбели о том, что не понимали (прежде), – только бы (теперь) хорошо поняли.