Лео Яковлев - Суфии: Восхождение к истине

«В определенных ситуациях человек разбирается легко, — подчеркивает Газали, — и это создает у него впечатление, что все остальное будет также легко понять. Однако существуют ситуации, которые могут понять только те, кто подходит к ним определенным (особым) образом. Незнание этого (механизма) заставляет людей ошибочно считать все события однородными». Как и другие суфийские учителя, Газали считает, что, в зависимости от требований текста, он должен приводить одни и те же аргументы, видоизменяя их. Отчасти это обусловлено тем, что суфийский метод может потребовать рассмотрения одной и той же точки зрения в свете различных идей, а также тем, что в учебных группах люди зачастую не вполне искренне относятся к важным точкам зрения и не могут проникнуться ими. Точка зрения должна стать динамической силой ума искателя. Во многих случаях искатели, привыкшие к обусловленности или к определенной подготовке, относятся к точке зрения как к определенному условию. В результате этого они просто начинают думать, что уже впитали ее, потому что всякий раз, когда они сталкиваются с различными аспектами этой точки зрения, они реагируют на них заранее известным образом. Для того чтобы суфийское воздействие было эффективным, от подобных вещей необходимо избавиться.

Непонимание целей употребления таких терминов, как «Сын Божий» (по отношению к Христу) или «Я истина» (слова суфия Халладжа), обусловлено именно этой причиной. Попытки описать определенную взаимосвязь словами, не годящимися для этого, приводят к неправильному истолкованию.

В «Возрождении богословских наук» Газали пишет, что человек может проходить через стадии внутреннего развития подобно этапам физического роста. В результате такого постепенного развития его переживания выражаются в различных формах, поэтому суфий может и не нуждаться в определенном внешнем опыте, ибо теперь он способен к приобретению последовательного, более качественного опыта. «Каждый период жизни, например, отличается своими видами наслаждений. Дети любят играть и не имеют никакого представления о радостях брака, способность к которому у них появится позже. В юности человек еще не может так наслаждаться богатством и величием, как он делает это в более зрелом возрасте. В свою очередь, зрелые люди могут считать наслаждения юности куда менее значительными, чем те, которые доступны им сейчас. Конечно, более развитые люди посчитают знакомое всем потворствование себе несовершенным, мелким или случайным, если оценят его с точки зрения своих новых возможностей».

Смена аллегорий характерна для всех живых суфийских школ, ибо она не дает этим аллегориям создавать новые виды обусловленности. Внешне идеи, содержащиеся в работах Газали, часто изменяются, но их внутренний смысл остается тем же. В «Минхадже аль-абидин» («Путь рабов») он рассматривает процесс алхимизации сознания в «долинах опыта» — в Долине Знания, Возвращения назад, Препятствий, Страданий, Молнии, Пропастей и Восхваления. Это наиболее близкий к теологии метод проекции суфийского учения, с помощью которого и мусульмане, и христиане средневековья могли получить определен ное представление о суфийском учении. Интересно отметить, что Бэньян и Чосер, использовавшие этот суфийский материал, особый упор делали на его образность, надеясь с ее помощью укрепить католическую мысль. Такие восточные учителя, как Аттар и Руми, поддерживали связь с более непосредственными проявлениями темы возможно потому, что они были не только теоретическими, но и практическими учителями, основавшими собственные школы.

Газали утверждает, что понятия человека о счастье претерпевают последовательные изменения в зависимости от его «уровня бытия». Эта концепция, не имеющая ничего общего с обычными представлениями о том, что существует некая общая и абстрактная форма счастья, является характерной чертой суфийского учения.

«Человек обладает различными потенциальными возможностями, каждой из которых соответствует свой тип наслаждения. Существует еще и духовная способность, которую я называю реальным разумом. Этот разум испытывает наслаждение, если приобретает максимально возможное для себя количество знания. Таким образом, потворствование может быть и внутренним и внешним. Предпочтение этим формам потворствования будет отдаваться в зависимости от уровня их чистоты.

Следовательно, человек, способный к восприятию идеи о совершенствовании Сущности, предпочтет размышление над этим всему остальному. Даже в этой жизни счастье искателей Истины несравненно выше, чем это можно себе представить».

Фарид ад-дин Аттар, химик

Обезьяна увидела вишню сквозь прозрачное стекло бутылки и подумала, что сможет достать ее. Просунув лапу в горлышко, она схватила вишню, но сразу поняла, что не сможет вытащить лапу обратно. Вдруг появился охотник, который устроил эту ловушку. Обезьяна, крайне стесненная бутылкой, не могла бежать и была поймана. «По крайней мере, вишня-то уж останется у меня», — подумала она. В этот момент охотник ударил ее по локтю, ее кулак разжался, и лапа вышла из бутылки. Теперь охотник обладал и вишней, и бутылкой, и обезьяной.

«Книга Аму-Дарьи»

«Отказываться от чего-либо только потому, что другие неправильно использовали это, может быть верхом глупости. Суфийскую истину невозможно свести к правилам и уставам, формулам и ритуалам, но частично она присутствует во всех этих вещах».

Эти слова приписывают Фарид ад-дину Химику, великому посвященному и писателю, а также организатору суфиев. Он умер более чем за сто лет до рождения Чосера, в произведениях которого можно найти следы влияния суфийских идей Аттара. Более чем через сто лет после его смерти был основан Орден Подвязки, при этом обнаружилось такое разительное сходство с более ранним по времени орденом Аттара, что это вряд ли можно считать простым совпадением.

Фарид ад-дин родился в окрестностях любимого Хайамом Нишапура. Отец завещал ему аптеку, и это является одной из причин того, что его псевдонимом и суфийским именем стало слово «аттар» — «химик». О жизни Аттара ходит огромное количество легенд. Некоторые из них рассказывают о чудесах, другие включают в себя элементы его учения. Он написал 140 работ, предназначенных для суфиев, важнейшей из которых, несомненно, является поэма «Парламент птиц», предшественница «Пути паломника». Являясь одновременно произведением суфийской и персидской литературы, «Парламент» описывает суфийские переживания, разрабатывая тему первоначальных суфийских поисков. Смысл этого произведения становится доступным только после суфийского пробуждения ума.

Историю обращения Аттара, которую суфии используют, чтобы подчеркнуть необходимость гармонического соответствия между материальным и метафизическим, приводит Даулат-Шах в своем классическом произведении «Краткие биографии поэтов». Ее воспринимают как аллегорию, а не как реальный факт. «Как-то раз Аттар сидел в своей лавке, окруженный многочисленными и разнообразными товарами. Вдруг у дверей появился странствующий суфий и стал пристально смотреть на него полными слез глазами. Фарид ад-дин приказал ему уйти. "Мне это не трудно, — сказал путешественник, — я ничего не имею, кроме этой рубахи. А вот как уйдешь ты со своими дорогими товарами? Ты бы лучше позаботился о том, чтобы приготовиться к своему пути"».