Лео Яковлев - Суфии: Восхождение к истине

По мере продвижения суфия по Пути он все более отчетливо понимает всю огромную сложность и даже опасность этого Пути, которая возникает, если идущий по нему забудет о методах, вырабатывавшихся веками. «Маснави» описывает такую ситуацию с помощью притчи: «Лев проник в хлев, съел быка, которого он там нашел, и остался сидеть на его месте. В хлеву было темно, и хозяин, вошедший туда, начал ощупью искать своего быка. Его руки коснулись тела льва. Лев подумал: "Если бы здесь было светло, он умер бы от страха. Он гладит меня так только потому, что принимает меня за быка"». Если относиться к этому яркому отрывку, как к обычному рассказу, можно подумать, что он описывает глупцов, сующихся туда, где опасаются ходить даже ангелы.

Понимание истинного смысла необъяснимых событий является еще одним следствием суфийского развития. Почему, например, определенные фазы мистической подготовки отнимают у одних людей больше времени, чем у других, хотя последние исполняют все предписания более небрежно? Руми иллюстрирует постижение одного из аспектов жизни, который затуманивает всю полноту проявлений действительности и рисует перед нами неверную картину целого. «Двое нищих подошли к дверям дома. Одному сразу же дали кусок хлеба, и он ушел. Другого заставили ждать. Почему? Первый нищий не очень понравился хозяевам и получил кусок черствого хлеба. Второй должен был подождать, пока для него испекут свежий хлеб». Этот рассказ иллюстрирует мысль, к которой часто возвращается суфийское учение: мысль о том, что в любом событии присутствует хотя бы один незнакомый нам момент. Тем не менее мы все же формируем свои суждения на основе несовершенного материала. Неудивительно поэтому, что непосвященные развиваются однобоко, занимаясь обычным самоутверждением.

В одном из стихов Руми говорит: «Вы принадлежите к миру измерений, но пришли вы оттуда, где нет никаких измерений. Закройте первую лавку, пора открывать вторую».

Подход ко всей жизни, ко всему творению становится всеобъемлющим. В «Маснави» говорится, что «мастер скрыт в своей мастерской», скрыт своей работой, которая соткала завесу вокруг него. Мастерская — это царство света; все, что вне ее, — царство тьмы.

Положение суфия как человека, обладающего большей проницательностью в делах этого мира и более ясно видящего целое, которое может противоречить частностям, открывает перед ним огромные возможности потенциального могущества, но воспользоваться этим могуществом он сможет, только если будет находиться в тесной связи с остальным творением: в первую очередь — с другими суфиями, затем — с человечеством и, наконец, со всем сотворенным. Его способности и само его бытие связаны с новым видом отношений. К нему приходят люди, и он понимает, что даже те, кто глумится над религией, вполне возможно, пришли скорее научиться чему-нибудь, а не доказывать свое превосходство. В огромном количестве происходящих событий он видит некую разновидность вопросов и ответов. Посещение мудреца он рассматривает как подход — «научи меня». Голод может подтолкнуть человека к поискам, просьбе — «дайте мне еды». Воздержание от еды может быть ответом, причем — отрицательным. Руми заканчивает этот отрывок словами о том, что ответ глупцу — молчание.

Он может передать часть своего мистического опыта определенным людям — отдельным ученикам, которых их прошлый опыт подготовил к такому развитию. Иногда это делается с помощью совместных упражнений по сосредоточению (таджали), применение которых может развиться в настоящий мистический опыт. Руми говорил своим ученикам: «Сначала озарение приходит к вам от адептов. Это имитация. Но когда оно начинает приходить часто, это уже постижение истины». На многих стадиях суфийского развития часто кажется, что суфии не замечает переживаний других или находится в отрыве от общества в каком-либо ином отношении. Дело в том, что он видит истинный смысл ситуации, частично скрытый от остальных внешними ее проявлениями. Он действует самым наилучшим образом, хотя и не всегда может объяснить, почему он сказал или поступил именно так.

В «Фихи ма фихи» Руми описывает именно такую ситуацию. «Пьяный человек увидел короля, проезжавшего мимо на очень дорогой лошади, и не очень благоприятно отозвался о ней. Король был рассержен и велел привести его к себе. Человек дал такое объяснение: "В это время пьяный стоял на крыше. Это не я, так как его увели". Король был доволен ответом и наградил его». И пьяница, и трезвый человек — это один и тот же суфий. Находясь в контакте с истинной реальностью, он поступал определенным образом, в результате чего получил награду. Он также выполнил определенную задачу, объяснив королю, что люди не всегда могут отвечать за свои поступки. Кроме того, он дал королю возможность совершить доброе дело.

Процесс эволюции человека невозможно остановить, подобно тому как невозможно спелый виноград превратить в неспелый. С одной стороны, этот процесс можно направлять, с другой — ему могут помешать люди, не знающие, что такое подлинная интуиция. Так суфийское учение может подвергнуться искажениям, а адептам могут помешать, если они будут слишком доступны непосвященным. Что же касается отношения суфиев к другим людям, Руми, как и другие суфийские учителя, готов пригласить чуть ли не всех:

«Пока внутри еще горит лампа, украшенная драгоценными камнями, поспеши поправить фитиль и долить ее маслом».

Однако Руми относится к учителям, отказывающимся обсуждать учение с каждым встречным: «Отведите лошадей туда, где нет травы, и они будут просить ее».

Суфии выступают против интеллектуалов и представителей схоластической философии отчасти потому, что считают их ограниченные методы подготовки ума вредными не только для тех, кто им следует, но и для всех остальных. Точно так же суфийское учение резко критикует тех, кто считает все события результатом действия интуиции или аскетической подготовки. Руми настаивает на гармоническом равновесии всех способностей человека.

Единство интеллекта и интуиции, приводящее к познанию и развитию, к которым стремятся суфии, основывается на любви. Такая любовь является непременной темой произведений Руми, и выразить ее лучше, чем это сделал он своим творчеством, может только живая атмосфера настоящей суфийской школы. Интеллектуализм имеет дело с осязаемыми вещами, а суфизм — и с внутренними, и с теми, которые поддаются восприятию. В то время как наука и схоластицизм постоянно сужают свои рамки в стремлении заниматься все более узкими областями изучения, суфизм продолжает расширять их, охватывая собой все более обширные границы великой, лежащей в основе всего Истины, где бы он ни находил ее.